Николай Вирта - Катастрофа

Лед Волги не разбить — у генерал-полковника нет таких запасов снарядов, чтобы воспрепятствовать русским переправлять с того берега пополнение, ему нечем уничтожать колонны грузовиков с продовольствием и грохочущие тягачи, переправляющие русской армии орудия, танки, самоходные установки. У него мало снарядов, у него нет боевых припасов — он смог выдать каждому солдату по полсотне патронов, приказав тратить их только для того, чтобы отбивать атаки русских; у него нет еды — уже давно солдату дают сто граммов хлеба и кусок конины; у него нет помещений, где бы раненые могли лежать не на бетонном промерзшем полу, как теперь; ему некуда их вывезти, и они умирают, потому что нет медикаментов, не хватает врачей и санитаров, и острая нужда в могильщиках, ибо работа их непосильна…

Подобно дикарям, обросшие щетиной, давно забывшие о ванне и воде вообще, обовшивевшие, мрачные, с надломленной психикой, солдаты генерал-полковника вылезают лишь по ночам из каменных берлог, поднимают руки и выклянчивают у русских — позор, позор! — кусок хлеба, сигарету… Нет, они не кричат: «Русь, буль-буль Вольга, иди к нам, у нас белая булька!» Они просят русских не стрелять в них, они и без того почти мертвые!…

А ведь всего-то три месяца назад армия генерал-полковника прижала русских к самому берегу Волги и железным кольцом окружила их. Вклинившись в боевые порядки, она вышла в нескольких местах к реке, заняла все командные высоты, почти весь город, ворвалась и укрепилась в гигантских цехах здешних заводов, жестоко обстреливала реку и заречные дали, препятствуя снабжению войск Советов продовольствием, боевым снаряжением, подходу резервных частей.

Окруженные, порой лишенные связи с внешним миром, довольствуясь суровым пайком, обремененные тысячами раненых, потому что вывезти их в тылы часто не представлялось возможным, испытывая на себе адскую силу артиллерийского огня, минометов, обстреливаемые с земли, с воздуха, с фронта и флангов, в дни ледохода потерявшие последние нити, связывавшие их с Большой землей, исходя кровавым военным потом, — они стояли… Стояли и выстояли, эти удивительные русские души! И не только устояли, но и зажали в смертельных клещах армию, которая некогда зажала в клещи их!

«Что же стряслось? Какая пружина лопнула в гигантской военной машине рейха? — размышлял генерал-полковник. — Чьи головы не додумали последствий стремительного марша к великой водной русской артерии?» Он не находил ответа. «Господи, господи, — повторял он, — как все отлично начиналось!»

Семнадцатого октября — генерал-полковник хорошо запомнил этот день — был получен приказ уничтожить русскую сто тридцать восьмую дивизию, переправлявшуюся через Волгу в район завода «Баррикады», где кипели жестокие бон. Истекая кровью, русские не уходили из цехов разбитого завода, на помощь им шла свежая дивизия.

Разведка сообщила генерал-полковнику, что полки ее участвовали в свое время в прорыве линии Маннергейма, а командует ею полковник Людников, славящийся не только личным мужеством, но и глубоким знанием стратегии и тактики.

Генерал-полковник приказал артиллерии открыть по переправляющейся дивизии ураганный огонь. И все же русские части прорвались на правый берег и заняли позиции, указанные советским командованием.

Дальше началось нечто невообразимое. Пренебрегая чудовищными потерями, генерал-полковник посылал в бой одну дивизию за другой. Казалось, ничего не осталось от завода, где дрались солдаты Людникова. Волга кипела в огне. Ее волны клокотали от снарядов и бомб. Выполняя приказ генерал-полковника, немецкие полки шли напролом. Больше месяца продолжалась битва на куске земли, и только одиннадцатого ноября дивизия была отрезана от армии, оборонявшей город. «Теперь, — думалось генерал-полковнику, — мы уничтожим ее без лишних хлопот!»

И верно, нелепо было думать, что русские, зажатые на участке шириной в четыреста и глубиной в восемьсот метров, могут отбить атаки мощно вооруженной дивизии, только что прибывшей из глубокого немецкого тыла, и подкреплений, которые шли эшелонами по железной дороге и перевозились самолетами из-под Миллерова.

Но шли дни, воевала Магдебургская дивизия, в бой вступили части из Миллерова, а фронт окруженных русских пробить не удавалось. Нигде! Ни на метр! Ни на сантиметр!

Был назначен решительный штурм. Приказ генерал-полковника гласил: «Сто тридцать восьмая дивизия противника должна быть в ночь на тринадцатое ноября сброшена в Волгу».