Сергей Крупняков - Крылья Киприды

— Кто ты? — обратился он слабым голосом к воину, управлявшему колесницей. Вместо ответа воин поднял хлыст и изо всей силы, наотмашь, полоснул его по лицу и спине. От взмаха хлыстом кони рванули, и Сириск упал на дно колесницы. Он почувствовал, как от удара стал заплывать левый глаз. Голова его билась о доски, пыль забивала глаза и нос, и, казалось, все внутренности его готовы были оторваться от тряски.

— Все равно сдохнешь, философ… — Сириск сразу узнал этот шипящий голос Сострата. Еще весной их пути скрестились перед походом, когда Сириск в запале сказал: «Посмотрим, каков ты будешь в бою…»

И Сострат не забыл это.

У театра Сострат резко осадил лошадей. Сириска кинуло вперед, и он ударился о барьер колесницы. Но этот удар, как ни странно, вновь пробудил в нем воина. И он, неожиданно для себя, резко вскочил на ноги. Сколько раз за это лето он, вот так же, стоял лицом к врагу?! Сострат, заметив это, перехватил вожжи в левую руку и замахнулся бичом. Сириск, ловко уклонившись от удара, нанес испытанный не раз и верный удар локтем в бок. Тяжело охнув, Сострат мешком упал на дно колесницы. Но и Сириск, потеряв последние силы, сам вывалился из колесницы на каменные плиты.

— Не трогать его! — этот голос Сириск выделил бы из тысячи. Это был голос Тимона. И это давало надежду. — Мы должны выслушать его!

Толпа воинственно заревела, но никто не прикоснулся к Сириску.

— Пусть говорит! — кричали одни.

— К Харону! К Харону! — выли другие.

Сириск тяжело встал и, подталкиваемый толпой, пошел к центру площади. Сотни факелов освещали его путь, и тени метались по каменным плитам. И гул голосов, и языки пламени зловеще предвещали недоброе.

Постепенно шум утих. И воины в боевом облачении, и граждане в вечерних одеждах застыли в напряженном молчании.

Наступила тишина. Кто-то вывел Сириска на середину площади.

С одного из кресел, которые занимали члены Совета, поднялся старый человек. Он был в ионическом хитоне из белой ткани, седые вьющиеся волосы перехвачены тонким пояском. Сириск сразу узнал его — это был Агасикл, самый уважаемый гражданин Херсонеса и стратег этого года. Среди членов Совета был и Апполодор — Бычок, средний сын Агасикла и друг Сириска по гимнасию. «Неужели не поможет?», — подумал Сириск и с мольбой взглянул в глаза Апполодора. Но тот отвернулся в сторону.

«Значит, конец!» — эта мысль молотом ударила в висок.

— Пусть скажет Сострат, — промолвил старец и сел на свое место.

Сострат, держась за ушибленное место, крадучись, вышел в центр и, не подходя близко к Сириску, заговорил:

— Граждане, вот он, один из тех, кого послали со мной вы в тот злосчастный весенний поход на скифов, чтобы узнать их силы. Это он, Сириск, сын Гераклида, того самого, кто уже восемнадцать лет пользуется почетными правами гражданина Херсонеса, Это он, Сириск, опозоривший седины своего отца — хозяина клера [4] Клер — земельный надел. Эйфореон. Посмотрите, вот он — отец труса и изменника! — Сострат указал рукой в сторону, где стоял, сжав кулаки, пожилой красивый человек. Рядом с ним был Тимон.

— Я не верю, — прогремел над толпой голос Гераклида, — но если это правда, я сам исполню свой долг перед народом.

Толпа повернула головы в сторону Гераклида и одобрительно загудела.

— Тебе придется это сделать, — прокричал Сострат, — ибо я один вышел тогда живой и сразу же вернулся в город, чтобы предупредить об опасности, а не пропадал где-то до конца лета, как твой сын!

Сириск покачал головой. Притихшая толпа оживилась.

— Дело говори, Сострат, как было дело!

— Скажу и дело, если вы такие нетерпеливые. Я вас спрашиваю, мог ли человек пропадать более сорока дней и не попасть в руки скифам?

— Не мог! — загудела толпа.

— А мог ли человек, бежавший с поля боя и вернувшийся живым от наших врагов, не изменить народу?

— Не мог! — заревела толпа.

Жгучие слезы обиды затуманили взор Сириска. Толпа затихла. Сострат подошел ближе и, заглянув в лицо Сириску, сказал:

— Видите, как нагло притворяется этот изменник, как хочет разжалобить вас слезами! Воин?! Теперь поздно плакать. И бесполезно, никто тебе не поверит!

Напряженное молчание застыло в воздухе.

— Или, может быть, я не прав, граждане? Если вам этот воин нравится, давайте его возвеличим! Давайте вообще за трусость ставить статуи, а за измену заносить имена предателей в почетные списки! И выставлять их в притворе храма Девы или храма Геракла!

— Негодяй! — сказал Сириск возмущенно.