Джеймс Купер - Осада Бостона, или Лайонел Линкольн

— Время и место, — медленно повторил Лайонел.

— Да, и время и место. Разве в другое время друг Свободы мог бы пройти незамеченным среди этих нечестивых наемников, которые сейчас вне себя от страха вскочили со своих постелей? А вот и место, — прибавил старик, указывая на старый пакгауз, — где вы услышите подтверждение всему, что я рассказал.

Майор Линкольн на мгновение задумался. Вероятно, он вспомнил все, что ему было известно о таинственной связи, существовавшей между жалкой нищенкой, обитавшей в этом складе, и покойной бабкой Сесилии, женщиной, о чьих коварных интригах, причинивших столько зла его семейству, он узнал на старом кладбище. Некоторое время он стоял в нерешительности.

— Ну хорошо, — сказал он наконец, — я пойду с вами.

Кто знает, как далеко зайдет дерзость мятежников, и, быть может, такой случай нам больше не представится.

Я только сперва отведу это дорогое мне создание…

— Нет, Лайонел, я не хочу, я не должна расставаться с тобой, — горячо возразила Сесилия, — иди за ним, выслушай его и узнай все, но и твоя жена имеет право быть при этом!

Не дожидаясь дальнейших возражений, Ральф легким мановением руки предложил Лайонелу и Сесилии следовать за ним и быстрым шагом повел их в низкое и темное убежище Эбигейл Прей. Тревога, царившая в городе, еще не достигла этого заброшенного строения, сейчас еще более сумрачного и безмолвного, чем обычно. Очутившись в помещении, где накануне буйствовали солдаты, они пробирались между кучками разбросанной по полу пакли, как вдруг услышали тихие стоны, доносившиеся из комнаты в одной из башен, и догадались, что найдут там ее страждущих обитателей. Отворив дверь в каморку, Лайонел и Сесилия остановились на пороге; даже старик не сразу решился войти туда.

Подавленная горем, мать дурачка сидела на грубой. скамейке и чинила бедную одежду, изношенную и изорванную ее беспечным сыном. Руки женщины работали с привычной ловкостью и быстротой, но ее суровые сухие глаза выдавали глубокое внутреннее страдание, которое она старалась скрыть. Джэб по-прежнему лежал на своем жалком ложе, но дыхание его стало еще более громким и тяжелым, чем когда мы покинули его, а обострившиеся черты его лица свидетельствовали о том, что конец уже недалек. Подле Джэба сидел Полуорт и с важным видом, словно врач щупал ему пульс. Поминутно переходя от опасений за жизнь больного к надежде на его выздоровление, капитан все время вглядывался в его стекленеющие глаза.

Естественно, что ни на кого из них внезапное появление новых лиц не произвело особого впечатления. Джэб обратил на вошедших помутневший, невидящий взгляд и, не узнав их, снова уставился в одну точку. Луч радости скользнул по лицу добряка Полуорта, когда он увидел Лайонела и Сесилию, однако выражение озабоченности тотчас же вернулось на его обычно благодушную физиономию. И лишь Эбигейл, когда перед ней неожиданно вырос Ральф, опустила голову на грудь и задрожала всем телом. Йо, хотя ее лицо исказилось, она быстро справилась со своим волнением, и пальцы ее вновь принялись за работу и задвигались с привычной быстротой.

— Объясни мне, что все это значит? — спросил Лайонел у своего друга. — Как ты попал в жилище этих несчастных? И что за беда случилась с Джэбом?

— В твоем вопросе заключается и ответ на него, майор Линкольн, — серьезно ответил капитан, не сводя внимательных глаз с больного — Я здесь, потому что они несчастны.

— Твои побуждения похвальны. Но чем он болен?

— Видимо, функции его организма ослаблены из-за какого-то значительного повреждения. Сообразив, что он болен от истощения, я дал ему столько вкусной и питательной пищи, что ее хватило бы для самого крепкого солдата в пашем гарнизоне, однако состояние его, как ты сам видишь, остается очень опасным.

— Он болен заразной болезнью, свирепствующей в городе, а ты накормил его до отвала, когда он был в жару!

— Что такое оспа в сравнении с самым страшным недугом — голодом? Полно, Лео, ты слишком много читал в школе латинских поэтов, и у тебя не хватило досуга изучить естественную философию. Врожденный инстинкт научит даже ребенка найти лекарство от голода.

Лайонел не был склонен вступать со своим другом в спор по вопросу, в котором тот считал себя знатоком, и обратился к Эбигейл:

— Но вы-то, с вашим опытом больничной сиделки, вы бы могли посоветовать ему быть осторожнее!

— Может ли слушаться опыта сердце матери, если ее дитя молит о пище? — ответила несчастная Эбигейл. — Нет, нет, мать не может быть глуха к его стонам, а когда сердце истекает кровью, разум молчит.