Джеймс Купер - Осада Бостона, или Лайонел Линкольн

— Он поверил, когда услышал торжественную клятву, произнесенную женщиной, за которой не знал иной вины, кроме сердечной склонности к нему. А потом он разразился страшными проклятьями, и его красивое лицо исказилось от гнева, и мы обе подумали, что добились своего.

Но мы не знали, как велика разница между глубокой страстью и мимолетным увлечением. Мы, хотели исторгнуть из его сердца любовь к умершей, но лишь разбили его; мы хотели ввести его в заблуждение и отняли у него рассудок.

Эбигейл умолкла, и в комнате наступила такая тишина, что стал отчетливо слышен глухой рокот взволнованного города, подобный налетающему ветру, а гром канонады, казалось, зазвучал совсем близко. Дыхание Джэба внезапно прервалось, словно душа его ждала только конца этой исповеди. Полуорт незаметно для себя выпустил его безжизненную руку, забыв о том горячем сочувствии, которое еще так недавно испытывал к бедняге. В этой мертвой тишине Ральф вдруг вскочил со своего места у ложа покойного и приблизился к Эбигейл, которая стояла, низко опустив голову, терзаясь муками совести и запоздалым раскаянием. Он набросился на нее, точно тигр, и закричал так дико и страшно, что все задрожали от испуга.

— Чудовище! — воскликнул он. — Теперь ты не уйдешь от меня! Принесите сюда священную книгу! Пусть она поклянется еще раз! Пусть поклянется еще раз! И да будет проклята душа клятвопреступницы!

— Отпусти эту женщину, негодяй! — закричал Лайонел, поспешив на помощь к кающейся грешнице. — Вспомни, как ты, седовласый обманщик, лгал мне!

— Лайонел, Лайонел! — взмолилась в ужасе Сесилия. — Опусти свою безумную руку! Ты поднимаешь ее на отца?

Лайонел отпрянул и застыл у стены едва дыша.

А сумасшедший старик в порыве неистовой злобы, наверно, скоро прекратил бы муки несчастной Эбигейл, если бы ему неожиданно не помешали. Дверь с шумом распахнулась, и в комнату ворвался незнакомец, которого Ральф хитростью оставил в плену у американцев.

— Мне хорошо знаком ваш вопль, почтенный баронет, — крикнул сторож дома для умалишенных, ибо такова была его должность, — и я выследил вас. Своими коварными происками вы едва не отправили меня на виселицу. Но не для того я ездил из страны в страну, из Европы в Америку, чтобы позволить безумцу ускользнуть от меня.

С этими словами он кинулся к баронету, и по его мрачному взгляду было видно, как велика и в нем жажда мести за все опасности, которым он подвергался, попав в американский лагерь. Едва старик увидал ненавистного ему человека, как он отпустил Эбигейл и с яростью окруженного охотниками льва набросился на своего врага.

Тотчас же завязалась упорная, жестокая борьба. Хриплые проклятья и площадная брань рассвирепевшего сторожа смешались с диким ревом безумного старика. Наконец Ральф, которому возбуждение придало невероятную силу, одержал верх над противником, и тот, побежденный, упал.

Старик мгновенно склонился над ним и сжал ему горло своими железными пальцами.

— Месть священна! — вскричал сумасшедший и разразился жутким торжествующим хохотом, дико тряся всклокоченными седыми волосами, упавшими на его сверкающие глаза. — Свобода — наш девиз! Так умри же, проклятый пес! Умри, как злой дух в аду, и дай нам свободно дышать!

Страшным усилием сторожу удалось на миг вырваться из душивших его пальцев старика, и он прохрипел:

— Помогите же мне! Неужели вы допустите, чтобы у вас на глазах убили человека?

Однако он напрасно взывал о помощи. Обе женщины в ужасе закрыли лицо руками. Полуорт не мог двинуться с места без своей деревянной ноги, а оцепеневший Лайонел смотрел на яростную драку застывшим взглядом. В эту роковую минуту рука сторожа вдруг трижды опустилась на грудь Ральфа. После третьего удара старик с громким смехом выпрямился, а его противник, воспользовавшись этим, опрометью выбежал из комнаты, словно преступник, спасающийся от погони.

Безумец продолжал стоять. Кровь ручьями текла из его ран, и, пока жизнь в нем боролась со смертью, лицо его менялось с каждой секундой. Когда же силы его иссякли, луч сознания озарил его бледные, страшные черты.

Судорожный смех прекратился. Сверкающие глаза перестали блуждать и, постепенно теплея, остановились на перепуганной молодой чете, которая пыталась ему помочь.

Лицо старика приняло спокойное и доброе выражение, его губы зашевелились, но говорить он уже не мог и только протянул вперед руки, благословляя своих детей точно так же, как это сделала таинственная тень в церкви во время венчания. Еще мгновение, и он упал мертвым на бездыханное тело Джэба, в котором он так долго не узнавал своего сына.