Джеймс Купер - Майлз Уоллингфорд

Прежде чем перейти к последней части нашего повествования, предлагаем читателю небольшое предисловие. Многие, должно быть, сочтут, что некоторые высказанные здесь взгляды отмечены печатью уныния и безверия, свойственного людям пожилым, но после шестидесяти мы редко видим этот мир en beau note 1 . В нашем рассказе читатель найдет некоторые намеки на известные политические события: их, правда, немного, но выражения выбраны весьма резкие, что, по мнению издателя, вполне соответствует духу нашего времени; хотя он стремился излагать в сем труде не столько свои собственные суждения, сколько мнения самого героя повествования. «Объединение сил общества против ренты», например, как полагает издатель, либо приведет к пагубе революции, либо положит начало движению к более разумным понятиям и более справедливым принципам, которыми мы руководствовались тридцать лет назад и которые весьма отличны от тех, что господствуют ныне. В той глубоко укоренившейся болезни, которая поразила наше общественное устройство, можно обнаружить один благоприятный симптом — у людей хватает смелости более честно и открыто обсуждать состояние общества, чем это делалось несколько лет назад. Сие право, которым должен дорожить каждый свободный гражданин, было обретено вновь благодаря большим жертвам и непреклонной решимости его поборников; теперь мы в какой-то мере пользуемся этим правом, и, если бы люди, владеющие пером, всегда помнили о свободе слова, мы все вскоре восприняли бы верный взгляд на священную природу человеческой личности и на уязвимость для критики порочных и безумных Деяний государства.

Однако в течение многих страшных лет понятия совершенно противоположные преобладали в умах наших, постепенно превращая американскую прессу в орудие самой чудовищной клеветы на личность и самой напыщенной лести в адрес государства. Именно такое положение вещей способствовало возникновению некоторых пороков общества, упоминаемых в нашем повествовании. Разного рода группы людей, какими бы невежественными и малочисленными они ни были, стали отождествлять себя со всем обществом, которое никогда не заблуждается, а, следовательно, распространяет эту непогрешимость и на них. Имея долги, они полагают политической вольностью отдавать их твердой рукой — вполне естественное умозаключение для тех, кто считает, что все дозволено. Болезнь эта уже проникла из Нью-Йорка в Пенсильванию; как всякая эпидемия, она расползется по всей стране, и вскоре мы станем свидетелями ожесточенной борьбы между подлецом и человеком честным. Да будут эти последние бдительны. Нам остается надеяться, что они все еще достаточно сильны и победить их будет нелегко.

Мы предпослали нашему рассказу эти краткие замечания, чтобы объяснить читателю отчасти взгляды мистера Уоллингфорда, которые современные события побудили его высказать, пока он готовил свой труд к изданию. Замечания эти могли бы показаться неуместными, если бы они не входили в первоначальный замысел автора, разросшийся более, чем он мог предположить, когда сочинение сие пополнилось размышлениями о некоторых характерных чертах того общества, где автор провел большую часть своих дней.

Столь же трудно описать в подробностях все, что происходило по прибытии лодки на «Уоллингфорд», сколь поведать обо всех ужасных обстоятельствах той борьбы, которая завязалась между мной и Дрюиттом в воде. Однако, когда мистер Хардиндж и Наб помогли мне подняться на борт, я был не так плох, чтобы не заметить, что Люси на палубе нет. «Вероятно, — подумал я, — в ожидании худшего она присоединилась к Грейс, чтобы встретить страшное известие вместе с ней». Впоследствии я узнал, что Люси давно уже была в кормовой каюте и, став на колени, возносила к Небу ту судорожную мольбу, которая, случается, сопутствует внезапному и огромному несчастью у тех, кто взывает к Господу в своем страдании.

В те краткие мгновения — то были лишь крупицы времени, если можно употребить такой оборот, — когда моего слуха достигали иные звуки, нежели те, что сопровождали ужасающую сцену, непосредственным участником которой я оказался, я слышал пронзительные крики Хлои, но голоса Люси нельзя было различить в общем крике. Даже теперь, когда нас подняли, вернее, помогли нам подняться на палубу, Хлоя все еще не могла оправиться от пережитого, ее блестящее от слез лицо то содрогалось от страха, то вдруг расплывалось в улыбке; не зная, плакать или смеяться, она переводила взгляд со своего хозяина на вздыхателя, пока чувства ее не нашли выхода в привычном восклицании: «Ну, парень!»