Дарья Плещеева - Булатный перстень

Тут Александра осознала комизм ситуации — она стоит с почти голым мужчиной, и он рассуждает о Руссо, Гельвеции и, чего доброго, доберется до Платона с Аристотелем. А меж тем солнце и ветер сушат его волосы, они закручиваются колечками, и становится ясно, что они — русые с легким золотистым отливом. Глаза же у капитана темные, видимо, карие, не понять — глубоко посажены, а лоб — высокий, широкий, открытый… Красавцем не назвать, черты лица грубоваты, нос мог бы быть и потоньше… но взгляд, взгляд…

— Жаль, я не доживу до того времени, когда дамы освободятся от шнурованья, — вздохнула Александра.

— Вам, чтобы искупаться и снова одеться, непременно нужна горничная, — согласился моряк. — Но сейчас такая жара, что можно купаться и ночью. Вы могли бы прийти сюда без этих доспехов…

— А вы бы ждали меня здесь в набедренной повязке?

— Знаете девиз аглицкого ордена Подвязки? — спросил он.

— Знаю — «да будет стыдно тому, кто дурно о сем подумает».

— Ну вот — я готов поучить вас нырять, сударыня, и только. Со мной вы в безопасности.

— Тогда будьте тут ближе к полуночи, раньше я не смогу удрать от любезных хозяев. Постарайтесь не замерзнуть в «мундире» естественного человека.

— Постараюсь. Но если в потемках придется вас окликнуть… Как, сударыня, к вам обращаться?

— Друзья зовут меня Сашеттой.

— Мадмуазель Сашетта?

— Мадам.

— Значит, ближе к полуночи?

— Да, господин Михайлов. — Александра улыбнулась, кивнула и направилась к иве. Взбираться было невысоко — одну ступеньку образовал древесный корень, другую — островок голой земли среди травы. И очень скоро она оказалась в парке.

Сейчас Александре захотелось собрать пестрый букет. Она обещала маленьким дочкам госпожи Вороновой, что напишет прехорошенькие акварели для детской. А что предложить девочкам, кроме цветов?

Возле оранжереи довольно высокую оградку вокруг грядок заплел вьюнок, и его розоватые раструбы очень были бы хороши на бумаге, если передать игру света и тени. Но цветок уж больно нежен — не успеешь донести до комнаты, до стакана с водой, как сморщится — и рисовать уж нечего. Разве прийти сюда со всеми принадлежностями, но это можно сделать завтра, а сегодня чем развлечься?..

На обочине рос тысячелистник. Александра обыкновенно не обращала на него внимания — цветок скромный, неяркий, серенький какой-то, порой желтоватый, однако ведь можно совместить его с другими, и его зонтики станут отменным фоном для алых лепестков… где взять алые лепестки?..

За сбором тысячелистника и возней с жесткими стеблями ее застала кузина Пашотта (Прасковья, в просторечье, но кто же называет кузин на русский лад?). Пашотта была с кавалером и светилась радостью — ей уже давно следовало быть замужем, и всякий, кто вел ее танцевать на домашних приемах, тут же зачислялся в незримый список женихов.

— Вас тетушка искала, — сказала она по-французски, жеманясь. — Подите к ней, она сидит на террасе.

— Да, сейчас иду.

Беседа с теткой Федосьей Сергеевной была главной причиной, по которой Александра приняла приглашение Вороновых погостить с недельку. Тетка летом жила у них постоянно. Кроме Александры, приехал и двоюродный брат покойного мужа, Лев Иванович, и недавно овдовевший дядюшка Григорий Семенович Волошин. Предстояло решить судьбу девицы Мавры Сташевской, смольнянки, которую пора было забирать из Воспитательного общества благородных девиц, но куда девать дальше — никто понятия не имел.

Александра, выйдя замуж в двадцать лет потому, что быть в эти годы девицей неприлично, попала в семью, где было очень мало женщин. Ее супруг имел двух родных братьев и ни одной сестры. Оба брата служили в армии и погибли в турецкую войну, оставив сыновей, которых родня отдала в кадетский корпус. Имел он также двоюродного брата, старого холостяка Льва Ивановича. Батюшка супруга, свекор Александры, незадолго до ее свадьбы похоронил жену и сдружился с ее кузиной — Александра так и привыкла считать эту кузину, Федосью Сергеевну, теткой. А была у него еще одна кузина, она родила единственного сына и померла. Сын выдался непутевый, женился на бесприданнице, потом и вовсе утонул. Бесприданница родила ему дочь — эта дочь и была Мавренька Сташевская. Но горячих материнских чувств к дитяте дама не питала — сильно беспокоилась, что ребенок отпугнет женихов: и так денег негусто, а тут еще кроха за подол держится, и нет бабок-нянек, кому бы ее отправить и вздохнуть с облегчением.