Роже Мож: Дикари

— Один из твоих бывших солдат, может быть, работает на судне у Вингатия? — с иронией спросил грек. Его отвислые щеки стали бледными и блестели от пота.

— Именно так.

— И сколько это будет мне стоить? — спросил торговец рабами охрипшим голосом.

— Девять тысяч семьсот сестерциев, — бросил Сулла.

— Стой! — закричал Мемнон вознице, который ехал на кореннике упряжки.

Тяжелый карпентум остановился по команде возницы.

Грек приподнялся на четвереньках с подушек и достал из-под блузы ключ, висевший на жирной шее. Этим ключом он открыл ящичек, который, как увидел Сулла, был наполнен золотыми и серебряными монетами.

— Что ты делаешь? — поинтересовался галл, ехавший на лошади.

— Я хочу дать тебе то, о чем ты меня просил, и я надеюсь, что за такую цену я буду иметь удовольствие больше никогда тебя не видеть...

Толстые пальцы торговца пересчитали и уложили в столбик девять золотых монет, каждая в тысячу сестерциев.

— Для грека ты недостаточно умен, — пошутил Сулла. — Ты ничего не понял.

Тот смотрел на него, держа золото в руке и боясь нового подвоха от этого бывшего военного, который слишком много знал о нем.

— Я сказал, что это будет стоить тебе девять тысяч семьсот сестерциев, потому что только что я был готов заплатить тебе десять тысяч за девушку, но ты отказался. Теперь я покупаю ее за ту цену, которую ты дал Патроклу: за триста сестерциев, и ни монетой больше. Следовательно, ты только что потерял... десять тысяч, долой триста, и получается девять тысяч семьсот... — Сулла вынул кошелек из шевро, висевшего у него на поясе под блузой, достал три серебряные монеты по сто сестерциев каждая и бросил их греку. Они упали на кожаные подушки. — Позови своего секретаря, — отрывисто приказал бывший офицер, — и прикажи ему составить акт о продаже. Поторопись. День заканчивается, а мне завтра работать.

Склонившись над своими ящичками, грек недоверчиво глядел на галла.

— Ты так много знал обо мне и тем не менее был готов отдать за малышку десять тысяч? — удивился он.

Сулла с отвращением выплюнул веточку калины, которую он жевал все время, пока шел разговор, и которая успела превратиться в жвачку.

— Не люблю лезть в чужие дела, если только чужие не начинают интересоваться моими, — отрезал он.

Сулла посадил девочку на лошадь позади себя. Она положила свои руки ему на бедра, чтобы держаться. Иногда он чувствовал, как она прижимается к нему.

После того как он расстался с греком и забрал девочку, он повернул к вилле Патрокла. Теперь он въезжал во двор. На крыльце, где еще недавно Патрокл и Манчиния вместе с ним наблюдали за уходом рабов, никого больше не было. Только старуха все еще сидела на своем табурете посреди пустынного двора. Гнетущую тишину прерывало лишь мычание коровы, напуганной всей этой вечерней суматохой, которая нарушила размеренную жизнь фермы.

Въехав во двор, галл остановил своего коня.

— Эй, старуха! — закричал он. — Я перекупил малышку!

Он повернул своего коня так, чтобы женщина смогла увидеть девочку, сидевшую позади него.

— Не стоило поворачиваться, я видела, как твои ноги переплелись с ее, — сказала старуха. — Я знала, что ты ее привезешь.

— Ты все знаешь наперед, так?

— За свою жизнь я научилась читать по глазам людей, — ответила она.

— Ну хорошо! — улыбнулся Сулла. — А ты сможешь добраться до меня до наступления ночи? Завтра я все улажу с Патроклом, останешься у меня.

— Если такова моя судьба, то я дойду без труда.

— Бери свои вещи и догоняй нас. Тяжелые вещи оставь, я пришлю за ними кого-нибудь завтра...

Она пожала плечами:

— Не беспокойся. Вся тяжесть — в моем сердце, и никто другой не сможет ее нести.

— Клянусь Венерой! — вздохнул Сулла. — Есть ли кто-то, кто сможет сбить с тебя спесь, старуха?!

Она усмехнулась, вставая со своего табурета, и направилась собирать свое тряпье.

— Парка! [15] За ней последнее слово, и уже давно.

Солнце уже спряталось за холмом, у подножия которого располагалось имение Суллы. Но выбеленные известью стены вокруг большого двора еще освещались сполохами неба. Бывший галльский офицер сидел на каменной скамейке перед низкой дверью, ведущей в его покои. В ожидании, пока приготовят ванну, он перетирал зубами новую веточку калины и любовался женщинами-рабынями, которые только что вышли из термов и теперь шумно и весело расчесывали друг друга или вытирали голых детишек.