— У меня и так достаточно.
Он произнес это как-то безразлично, неожиданно сам осознавая то, что тщательно скрывал долгое время: он скучал в своей замечательной усадьбе, где все было так хорошо устроено и где ему так преданы рабы, которых он научил обращению с рабочими быками и лошадьми. А ведь это были люди, которые, как и перс, до встречи с ним могли только управлять боевыми колесницами. Персы были лучшими лучниками в мире. Он сделал из них превосходных погонщиков. Неужели именно это и наскучило ему? То, как эти хищники превратились в овечек, и то, как мирные поля, заход солнца над скошенным жнивьем, смех детей, несущих прохладные кувшины, заменили собой другие звуки, оглушительные звуки сражений: звон клинков, предсмертные хрипы людей и ржание разгоряченных коней?
Он почувствовал, что наблюдательный Патрокл следит за ним с любопытством, как будто видит его насквозь. Был ли Сулла не уверен в себе? Почему он живет один? Патрокл знал, что его сосед полюбил и взял в наложницы сестру одного из своих персидских пленников, которая добровольно последовала за своим братом. Она забеременела и умерла при рождении ребенка, который ненадолго ее пережил.
Сулла прервал внутренний монолог своего соседа-римлянина:
— Я приехал, чтобы купить у тебя повозки!
У Патрокла были великолепные дубовые повозки, подлинные шедевры галльской техники, сделанные редонцами [5], лучшими мастерами в империи. Когда римляне, считавшие себя самыми передовыми, вошли в Галлию, то спеси у них поубавилось. В плотницких работах, столярном ремесле, производстве стекла и обработке металлов галлы превосходили их. Окна в римских домах представляли собой деревянные ставни. Галльские же окна были застеклены. И это было совсем уж смешно, когда римляне в бане спросили у раба, протягивавшего кусок мыла, для чего это. Они такого никогда не видели. И как не забыть тот момент, когда солдаты Цезаря буквально остолбенели, увидев жатки, давно используемые галлами, в то время как римляне по-прежнему собирали урожай косой и серпом.
Патрокл, только что обустроившись в своем поместье, на те деньги, которыми снабдил его дядя Вителлий, заказал эти повозки у бродячего торговца. Торговец ходил по поместьям и представлял изделия (уменьшенные модели) бретонских мастеров. Это была удачная сделка.
У Суллы же повозки совсем развалились.
— Они твои! — воскликнул Патрокл, еще раз ухватившись за мускулистую руку соседа. — Какой может быть торг между друзьями! Скажи свою цену. А я заткну уши!
И в довершение своих слов он смешно изобразил, как он это сделает.
— За каждую большую — две тысячи сестерциев, — объявил Сулла. — За маленькие — от пяти до трех сотен, в зависимости от состояния...
Патрокл убрал руки от ушей и дал понять, что сплутовал и что слышал цифры, произнесенные Суллой, а потом приблизил свое лицо к лицу соседа и прошептал:
— За эту цену я отдам тебе и Манчинию в придачу! — Тут он залился смехом.
Из атрия к ним вышла его жена, нарумяненная и надушенная; ее великолепная грудь нескромно просвечивала сквозь прозрачный корсаж — сама Юнона во плоти.
— Сулла! — проворковала она. — Верить ли своим глазам? Ты здесь, в нашем скромном жилище! Клянусь Венерой, ты еще более привлекателен, такой грязнулька, немытый! Я отправлю тебя к девушкам, и они помоют тебя и сделают массаж! Ты не уйдешь от них живым... Мы возвращаемся в Рим, и ты — единственный, о ком я буду думать с сожалением. — Она зевнула и продолжила: — Скука смертельная, я проспала весь день, и опять спать хочется. — Она приблизила рот к уху галла и добавила: — С тобой. — Она засмеялась: — Патрокл ничего не слышал!
— Почему бы тебе не поехать с нами в Рим? — спросил Патрокл. — Я приглашаю тебя к моему дяде! Он будет счастлив принять такого героя-легионера, как ты! Не могу поверить, что ты никогда не был в Вечном городе! А может, ты поедешь с Манчинией, как только ты закончишь жатву? Ты мог бы сопровождать ее в путешествии. А я к вам присоединюсь дней через пятнадцать, как только улажу все оставшиеся дела...
— Да! Да! — вскричала Манчиния, усаживаясь на скамейку рядом с Суллой и обнимая его за плечи. — Соглашайся! Соглашайся, Сулла! Мы поедем самой длинной дорогой... А за это время драгоценный супруг успеет развратить малыша Ксантия, этого маленького танцовщика, которого он подобрал на прошлой неделе в одном из театров Вьенны! Это он называет улаживать дела...
— Не слушай ее, Сулла, я тебя прошу... Она все по себе меряет! — прервал ее Патрокл. — Хочет, чтобы я забыл, как застал ее вчера во время сиесты в постели с Клемнией. Они разбудили меня своими криками, похожими на мычание телок во время спаривания!
Читать дальше