Бернард Корнуэлл - Месть Шарпа

— Я встречалась-то с лордом Россендейлом всего раз.

— Он был груб с тобой?

— Напротив, любезен.

— Так напиши ему. И сопроводи письмо пустяковым подарком.

— Подарком?

— Да. Табакеркой, например. Только учти, «пустяковый» подарок должен стоить не меньше сотни фунтов. Хочешь, я поеду с тобой и помогу выбрать, а то я закисла совсем в кровати…

Табакерка была приобретена, и Джейн в тот же вечер засела за письмо. Она писала и зачёркивала, писала и зачёркивала и, лишь найдя нужные выражения, перенесла их на лист именной писчей бумаги, высунув, как школьница, от усердия язык.

На следующее утро лакей доставил письмо и табакерку в Карлтон-Хаус.

И Джейн ждала.

Кюре Аркашона слушал исповеди, когда в церковь пришёл устрашающей внешности иностранный солдат. Не сабля на боку, а изуродованное лицо с повязкой на одном глазу продрало холодом сидящих у исповедальни прихожан. Старая дева, заняв место за муслиновым пологом кабинки, взволнованным шёпотом сообщила отцу Марену об ужасном посетителе:

— Одноглазый, отче, а образина жуткая, прямо страх берёт!

— Вооружён?

— Сабля только.

— Что он делает?

— Уселся около статуи святой Женевьевы.

— Вреда он не причиняет, значит, и беспокоиться о нём нужды нет.

За час отец Марен отпустил грехи страждущим прихожанкам, две из которых поведали ему о паре товарищей солдата, наливающихся винищем в харчевне рядом с лавкой шорника. Одеты в старую зелёную форму. Немцы, считала первая осведомительница. Британцы, заявила вторая.

Покончив с исповедями, отец Марен вышел из кабинки. Незнакомец терпеливо сидел в глубине храма.

— Добрый вечер, сын мой. Хотите исповедаться?

— Вы умрёте от старости, святой отец, выслушивая мои грехи. — по-французски Фредериксон говорил бегло, практически без ошибок, — К тому же я наполовину протестант-еретик, и лишь наполовину добрый католик.

Отец Марен преклонил колена перед алтарём, осенил себя крёстным знамением и снял епитрахиль:

— Германский еретик или английский? Мнения моей паствы разделились.

— Не ошиблись ни те, ни другие, отче. Во мне течёт кровь обоих народов, а ношу я мундир капитана британской армии.

— Британской? — с интересом переспросил священник, — Вы не из числа тех британцев, что перекапывают форт Тес-де-Буш?

Полукровка удивлённо поднял брови:

— Что значит «перекапывают»?

— Я не точно выразился. Дней десять назад форт заняли англичане. Моряки, по слухам. Они разобрали форт, а перекапывают последние пару суток пески вокруг, словно кроты. Ищут, опять же по слухам, золото.

Фредериксон усмехнулся:

— Слухи не врут, отче. Да вот беда, золота там нет.

— Что ж, тот самый случай, когда блаженное неведение способствует торжеству добродетели трудолюбия. Слухи утверждают, что золото спрятали англичане, взявшие форт в январе. Не ошибусь, предположив, что вы — один из них?

— Да, отче.

— Вы пришли в этот скромный храм, а товарищи ваши предаются греху пьянства в худшей забегаловке города.

Отца Марена позабавило мелькнувшее в единственном глазе собеседника изумление. Да, дорогой солдат, сплетни в маленьких городках разносятся быстро.

— Издалека?

— Из Бордо. Три дня шли.

Отец Марен сдёрнул с крючка за статуей девы Марии пальто и накинул на плечи:

— Без приключений? До нас постоянно доходят вести о бандитах…

— Мы столкнулись с одной стаей. На их беду.

— Вас же трое всего?

Капитан пожал плечами. Отец Марен простёр к двери руку:

— Вы — интересный человек. Позвольте пригласить вас к себе. Обещаю вам тарелку супа и вино несколько лучшего качества, нежели то, что поглощают ваши приятели.

Понадобилось три часа неспешного диалога и две с треском проигранные капитаном шахматные партии, прежде чем Фредериксон осмелился попросить у старого священнослужителя адрес Лассана. В людях отец Марен разбирался. Одноглазый капитан показался ему человеком порядочным. Тем не менее, кюре колебался, не желая навлечь на голову друга неприятности:

— Вы же не причините Анри вреда?

— Клянусь вам, отче.

— Я напишу ему о вас, — предупредил отец Марен подошёл к обшарпанному столику, заваленному книгами и бумагами, — Воитель из него посредственный, хотя подчинённые его обожали. Он относился к ним отечески. Поражение, которое он претерпел от вас, совершенно его раздавило.

— Я извинюсь перед ним.

— Не надо, ваше извинение ещё больше его унизит. Дома ли он, ручаться не могу. Анри намеревался принять сан, как я ни разубеждал его… — старик вздохнул, перекладывая часть книг на пол.