Георг Борн: Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Маркиз замолк, в комнате воцарилась тишина. Глубоко тронутый рассказом своего друга, Олимпио не мог выговорить ни слова.

— В скором времени отец мой умер, благословляя меня и проклиная Виктора. Он не мог перенести горя. Я потерял в нем благороднейшего, лучшего человека, с которым мог делиться своим горем.

Однажды ко мне в комнату вошел слуга Виктора.

— Ради Бога, господин маркиз, — вскричал он, ломая руки. — Он помешался, он неистовствует!

— Кто? — спросил я, испугавшись.

— Маркиз Виктор, ваш брат.

Все кончено. Я давно предчувствовал это. Еще в дверях квартиры Виктора я услышал ужасный, резкий хохот. Брат узнал меня, взгляд его был ужасен. Он сидел в углу, поджав под себя ноги; лицо его выражало совершенное отсутствие мысли. Он рвал и кусал вышитую золотом скатерть, потом вскочил, стал царапать стены, ломать стулья.

Не могу описать тебе, что я перенес в эти тяжелые минуты! Когда я вошел, сердце мое было переполнено злобой и ненавистью, теперь я стоял бледный, с мучительной тоской смотря на страдания несчастного.

Помочь ему было нельзя. Я предлагал докторам все, лишь бы они возвратили рассудок моему брату, — все было напрасно. Он умер через несколько недель в страшных мучениях, ни разу не придя в себя.

Итак, проступок моей жены убил две несчастные жертвы: моего отца и брата.

— Я согласен, что Адель виновна в смерти твоего отца, — сказал Олимпио, — но должен напомнить тебе, что брат твой уже давно был душевно больной.

— Я тоже думаю, и эта мысль примиряет меня с Виктором. Может быть, он оторвал от меня любимую женщину, не сознавая этого преступления. Но Адель во всяком случае должна была избегать его ухаживаний.

— Ты был прав, считая Адель недостойною твоей любви. Но она женщина, Клод, а женщина не всегда имеет силу устоять против сладких речей страстного мужчины. Она была легкомысленна. Ты отдал свою чистую, горячую любовь недостойной женщине.

— Я похоронил брата и остался одиноким. Все перенесенное мною было так ужасно, что я едва не впал в отчаяние! Я был еще молод и не мог так владеть собою, как теперь. Мне готовилось новое испытание. Я случайно увидел Адель в обществе, которое доказывало, что она сдержала свое обещание отдаться греху. Она искала забвения своих мук в чувственных наслаждениях. Тогда я был готов лишить себя жизни, и только вера спасла меня от самоубийства. Никогда еще я не был так близок к Богу, как в эти тяжелые минуты, — во мне явилось мужество жить. Хотя впоследствии меня одолевала иногда жажда смерти и я с отчаянием бросался в битву, однако же смерть как будто щадила меня, я научился бороться с собою, покоряться своей судьбе. Проходили годы. Сознание своей правоты усиливалось во мне с каждым годом. На могиле брата я простил ему все. Жены для меня более не существовало. Я потерял к ней всякое чувство. Я Даже простил Адель, но сперва поборол и забыл свою любовь к ней.

После нескольких лет рассеянной жизни я приехал в Париж. Я не ожидал встретить там маркизу де Монтолон, о которой уже давно ничего не слышал. Я молил Бога, чтобы не встретиться с нею, но Бог судил иначе! Мне пришлось увидеть ужасный конец всех испытаний. Я увидел Адель среди нищих в Пале-Рояле. Она узнала меня и поспешила скрыться. На другой день я напрасно искал ее около Пале-Рояля и на близлежащих улицах. Наконец, несколько недель тому назад, когда я опять был около Пале-Рояля, ко мне подошла нищая по имени Марион Гейдеман, по-видимому, подруга Адели.

— Сударь, — сказала она, — сделайте милость, следуйте за мною. Я отверженная дочь парижского палача и готова исполнять все ваши приказания, только пойдемте теперь к несчастной, которая, как я заметила, находится с вами в таинственных отношениях.

Нищая схватила меня за руку и повлекла за собою.

— К кому вы меня ведете? — спросил я.

— К маркизе; о, сжальтесь! Она сошла с ума!

Я пришел в ужас. Адель постигла та же участь, что и Виктора.

— Встреча с вами была причиной ее помешательства, — продолжала нищая, — помогите ей, ради Бога, помогите. Она лежит на соломе в амбаре, и никто не хочет держать ее у себя, опасаясь, что она подожжет дом.

— Я пойду с вами, — отвечал я. — Ведите меня к больной. Дорогой нищая рассказала мне многое из жизни Адели. О, Олимпио, она жестоко наказана, она пережила целые годы страданий и лишений! Сердце мое обливалось кровью, когда я слушал рассказ о ее страданиях. Нищая вывела меня за город и указала уединенную, грязную гостиницу, за которой было несколько конюшен и амбаров. Там на соломе сидела Адель, в таком состоянии, что я содрогнулся. На бледном, обезображенном лице и в больших неподвижных глазах я прочел безумие. Она не узнала меня. Она сидела в углу амбара со сложенными руками и напевала песню! Я остолбенел в ужасе.