Виктор Поротников - Кровавое Крещение «огнем и мечом»

Впечатлительный Аким Корсунянин занес увиденное им в то утро в свою летопись, снабдив эту запись неким христианским назиданием: «Вчера еще был чтим людьми идол Перуна, а сегодня уже поругаем ими».

По всей Неревской стороне слышался женский плач и горестные причитания плакальщиц — в Новгороде погребали бояр и купцов, павших накануне в сече с киевлянами. Пролившийся на землю дождь смыл кровавые пятна с деревянных мостовых, загасил последние очаги пожаров на Прусской улице и в Загородском конце. Задувший с северо-запада ветер разносил повсюду острый запах гари.

Всех мертвецов хоронили по христианскому обряду без погребальных костров и жертвоприношений богам тьмы, таково было повеление Добрыни. Священники-греки окропляли убитых святой водой и каждому надевали на шею маленький крестик.

Добрыня намеренно пришел на полусгоревший двор посадника, желая посмотреть, как будут отпевать прах Ходислава Соловья по новому обычаю. Отпевание проводил сам Аким Корсунянин, облаченный в длинную черную рясу с капюшоном, с большим серебряным крестом на шее, с черным клобуком на голове.

Слушая негромкое монотонное пение Акима Корсунянина и глядя на то, как он обкуривает благовонным дымком ладана завернутое в холст бездыханное тело посадника, уложенное на стол, Добрыня думал с мстительным торжеством: «Не вышло по-твоему, Ходислав! Пусть мертвому, но я все же надел тебе крест на шею. Не видать тебе царства Нави, Соловей, ибо попадешь ты в христианское чистилище!»

Допев священный псалом, Аким Корсунянин направился прочь со двора посадника, за ним двинулись два других монаха, у одного в руках был длинный позолоченный жезл с крестом и двенадцатиконечной Вифлеемской звездой наверху, у другого — серебряный сосуд со святой водой.

Добрыня тоже последовал за священниками.

И тут его окликнула боярыня Добролежа, вдова посадника:

— Погодь-ка, злодей! Запретил ты нам, несчастным вдовам, погребальные костры жечь, неужто и тризну по умершим свершить тоже не позволишь?

Добрыня остановился и повернулся к вдове посадника, облаченной в темное платье и черный повой в знак траура. В таком же одеянии были и обе дочери Добролежи, а также ее сестра и племянники. Все они стояли тесной кучкой в изголовье у покойника, взирая на Добрыню с настороженной опаской. Лишь в глазах у Добролежи не было страха, в них была нескрываемая ненависть.

— По христианскому обычаю, после погребения тризну справлять можно, — сказал Добрыня, — токмо у христиан она называется поминальной трапезой.

— Почто не дозволяешь нам погребать мужей наших возле родовых курганов? — сердито бросила Добрыне Чернава, сестра Добролежи.

— Не пристало христиан и язычников хоронить в одном месте, — сдвинув брови, ответил Добрыня. — Про родовые курганы забудьте! Там теперь будет пастбище для скота.

— Дождешься, злыдень, мы и тебя скоро в землю закопаем! — чуть слышно процедил сквозь зубы седобородый, согбенный годами отец Чернавы и Добролежи. Он стоял, тяжело опираясь на посох, чуть в стороне возле полусгоревшего теремного крыльца.

Добрыня сделал вид, что не расслышал эту реплику старого боярина, широким шагом выйдя со двора на Проезжую улицу, ведущую от детинца к мосту через Волхов.

После побоища, учиненного дружиной Добрыни и Путяты на Неревской стороне, новгородский ремесленный люд за три дня окрестился в Волхове весь поголовно. Волей-неволей пришлось креститься и боярам из страха за свое добро и близких. Самые непримиримые враги веры Христовой, такие, как тысяцкий Угоняй, разбежались из Новгорода кто куда.

Угоняева жена, Вышенега, будучи не робкого десятка, продолжала упорствовать, не желая креститься в реке. Обходя своих подруг, многие из которых потеряли мужей и братьев в сече с киевлянами, Вышенега и их подбивала на неподчинение приказу Добрыни.

«Неужто Добрыня и на нас, безоружных жен, меч поднимет? — молвила упрямая Вышенега. — Коль такое все-таки случится, тогда-то новгородцы прозреют и одумаются! Всем тогда станет ясно, что слугам Христовым, таким, как Добрыня, жизни людские словно трава на сенокосе. Всех инакомыслящих христиане готовы вырезать под корень!»

Прознав о том, какие речи ведет Вышенега и что немало вдов и жен боярских, беря с нее пример, отказываются креститься, Добрыня во главе двадцати дружинников без промедления отправился домой к Вышенеге. Дабы унять беспокойство Акима Корсунянина, желавшего предотвратить новое кровопролитие, Добрыня сказал ему, что он справится с боярскими женами, не вынимая меча из ножен.