Алла Гореликова - Серебряный волк

Мы проезжаем села и маленькие городки, мы покупаем кисло-сладкие летние яблоки, парное молоко и теплый хлеб. Нам стоило бы поторопиться, но — так хочется продлить эту поездку. Спокойную, без врагов и засад, сытую и безопасную, по мирной стране… по своей стране.

Но граница с Таргалой приближается — и на дороге уже попадаются беженцы. Они идут нам навстречу, и на блеклых, осунувшихся лицах явственно читается страх.

— Те, кто все-таки добрался до наших застав, — счастливцы, — бурчит Васюра. — Прямой путь слишком опасен. А здесь мы встречаем их добром. Расспрашиваем, подсказываем, где и как проще устроиться. Объявили, что переселенцы три года не будут платить налоги. Сила страны в людях.

— Так нам выгодны их беды? — не выдерживаю я.

— Только полный дурак радуется несчастью соседа. Погоди, Таргала ослабнет вконец — и тогда придет империя. И нам придется воевать, придется самим захватывать Золотой полуостров, чтобы не допустить туда империю. Потому что наша королева — принцесса Таргалы, но еще триста лет назад Таргала была всего лишь одной из ханджарских провинций. И на чьей стороне право?

— На стороне сильного, — вздыхает Лека. — А мы не можем выглядеть слабыми перед империей.

— Да, мой принц, ты прав. Мы не можем выглядеть слабыми, потому что иначе нас ждет война. А чтобы не показаться слабыми, нам придется воевать. Нет, нам нужна сильная Таргала. Сильная — и свободная. Которая сможет сидеть занозой в глазах империи — и сопротивляться ей в случае чего. Иначе, ребята, мы бы сто раз уже ее завоевали… уж в последнюю войну — точно.

На выезде из Опадища, крохотной деревеньки, окруженной яблоневыми садами, Лека останавливает молоденькую девушку с ребенком на руках, девчонку совсем, пожалуй даже младше нас.

— Послушай, — спрашивает, — почему это ты одна?

А я смотрю на нее — и вспоминаю Васюрины рассказы.

Ребенок замотан, верно, в девчонкину юбку — ярко-зеленую в мелкий красный цветочек. А сама смотрится сущим чучелом — черный старушечий сарафан, большой, все равно что мешок на себя напялила, рубашка под ним рваная, замызганная — вроде когда-то белой была, а сейчас — травяные пятна, въевшаяся в ткань сажа… коротко остриженные волосы спутались, и цвет не разберешь за бурой дорожной пылью.

— Нас двое, — тихо поправляет девчонка. — Я и малышка. А еще дядька Джок…

— А отец?.. — Лека смотрит на ребенка. — А твои родители?

— Не знаю, — со странным равнодушием отвечает девчонка. — Какая разница теперь…

— Оставьте вы ее. — Рядом останавливается не то дядька, не то вовсе дедок — щуплый, седой, с бесконечно усталым голосом. — У них деревню сожгли. Родители как раз в лес пошли, хоть чего съестного поискать, да она ждать забоялась. И то, могли ведь и не вернуться. А дите не ее, соседское. Только они и спаслись, да еще бабка-травница. Девчоночка умница, даст Господь вместе устроиться — дочкой будет.

— А ты кто? — спрашивает Васюра. — Мастер?

— Менестрель я. Был менестрелем… кому это сейчас нужно. Джок меня зовут. Джоком-лютнистом звали, вот только лютня моя сгорела. А новую… не делают их теперь. Не до них, да и некому. Не нужны нынче менестрели, нужны солдаты. Я уж такими тропами шел…

— Таргала собирает ополчение? — Васюра подбирается.

— Да вроде как нет. Кто при деле, тех не трогают. Вот бродяг по дорогам — да, ловят. А куда мне воевать? Мы ведь и к жилью почти что не выходили, все равно ни хлеба, ни воды не дадут… Дочечка уж косу свою купцовой дочке за хлеб продала… ведь какая коса была, загляденье, а она говорит: «Ничего, все равно мешает только, а так хоть малышку покормим…»

— Я боялась, что и сюда не пустят, — произносит вдруг девчонка. — Я ведь в каждый трактир по дороге просилась, хоть кем, лишь бы кормили. Бабу Нику взяли, она травница, баба Ника… а я шла и думала — что, если и сюда не пустят? У нас говорят, что здесь только рады нашим бедам. А я шла и все думала — здесь ведь королевой наша принцесса, неужели не пустят?…

Ясек ругается сквозь зубы, спрыгивает с коня. Спрашивает у лютниста:

— Наугад идете?

— Да что ж, — Джок вздыхает, — в деревнях-то руки всегда в цене, вот только таких, как мы, нынче много. Дальше надо идти, а там, глядишь, и повезет.

— У меня мать отсюда недалеко. — Ясек глядит на девчонку, спрашивает: — Звать-то тебя как?

— Стефа… а малышку — Нинелей.

Ясек кивает. Повторяет:

— Мать у меня здесь недалеко. И сестренка, на тебя похожая. Не бросишь их, лютнист?

— Да ты что! Вместе шли… Опять же, девчоночка — умница. Поодиночке давно бы пропали, сгинули бы в гномьих краях, поминай, как звали.