Джонатан Гримвуд - Последний пир

Тигрис поднимает голову, когда я вхожу в кабинет, и склоняет ее набок, прислушиваясь к моему голосу. Санкюлоты внизу расшумелись не на шутку. Они уже пробрались в замок — и обнаружили все внутренние двери запертыми. Надеюсь, мне хватит времени на задуманное. Хорошо бы как следует попрощаться с Тигрис, но зачем я тогда так тщательно отмывался? Надо было прощаться раньше.

Пора, говорю я себе.

Сейчас я перестану писать, и остальное вам придется домыслить самим.

Отложив перо, я беру бритву и на всякий случай проверяю лезвие — хотя и знаю, что оно острое. Затем дергаю ручку двери (заперто), скидываю халат и сажусь на стул, выставив его почти на середину комнаты. Итак, я сижу голым на стуле с бритвой в руке, а Тигрис беспокойно расхаживает по комнате. Хвост у нее подергивается, веки трепещут от шума снаружи и тишины внутри. Открыв бритву, я любуюсь блеском лезвия в тусклом свете — уже стемнело, и я зажег свечу. Виржини любила свечи, Манон тоже. Все женщины их любят. Я улыбаюсь, но в моей улыбке нет печали. Мне слишком везло в жизни, и я прожил слишком долго, чтобы грустить перед смертью.

Мы с Тигрис делили все, что присылали из Версаля. Я скармливал ей потроха всех бычков, которых забивали по случаю приезда гостей. Почему-то лишь сейчас мне приходит в голову: она и есть спутница моей жизни. Говорят, в жизни каждого мужчины — и, полагаю, каждой женщины — может быть только одна настоящая любовь. Я всегда считал, что такой любовью для меня стала Виржини, а Манон помогла мне восстановить душевные силы и обрести покой. Но теперь я начинаю думать, что величайшей любовью моей жизни была Тигрис.

Людей, отведавших человечины, казнят, и тигров тоже. Ей, в отличие от меня, наверняка безразлично, что такого мяса она еще никогда не пробовала. Однако она хочет есть, и я готов утолить ее голод.

Чтобы обрести смирение, необходима храбрость, однако задуманное мной почти не требует храбрости. Будь у меня выбор, я бы предпочел именно такой конец. Несколько лет назад я приготовил рагу из мяса ее матери. Пришлось три часа подряд тушить его на слабом огне, а потом щедро приправить душистыми травами, чтобы перебить кислый привкус, однако сперва я обжарил его с луком — кажется, этот способ подходит для любого мяса, от крысиного до тигриного.

Теперь настал черед Тигрис. Бедная кошка изголодалась, и я не вижу причин лишать ее последней трапезы. Я беру бритву и надрезаю запястье по диагонали, чтобы не истечь кровью слишком быстро. Алая жидкость начинает капать на пол. Тигрис настороженно ведет носом и на миг замирает, учуяв пищу. У нее озадаченный вид. Вроде бы с ней рядом я, хозяин, — а вроде бы и нет. Я смыл с себя почти весь запах, я храню молчание, в комнате пахнет кровью, и она очень голодна. Сам я испытывал голод всю жизнь. Делаю второй и третий надрез, морщась от боли, — она оказалась сильней, чем я ожидал. Шерсть на загривке Тигрис встает дыбом. Она поворачивает голову ко мне и припадает к полу. Я прекрасно знаю, как она выглядит, когда отдыхает. Это — не отдых.

Мы оба встретили свою судьбу.

Часть этой книги записана на бумаге, часть осталась лишь в моих воспоминаниях, многое вам придется додумать самим. Благодарю вас за то, что выслушали призрака из другого мира — мира, который сейчас умирает. И хотя мне больно в этом сознаваться, он заслуживает смерти. Толпа черни разорит мой замок, потом восстановит его, и, как я уже писал, один из них займет мое место. Я бы хотел, чтобы вышло иначе, но таково положение вещей. Больше всего я хочу попрощаться с Тигрис. Даже больше, чем с Манон и детьми. Однако этому не бывать. Схватив бритву покрепче, я с размаху вонзаю ее в руку, вскрывая артерию, и в следующий миг Тигрис делает прыжок. Я съел ее мать, она съест меня. Справедливость восторжествовала, круг замкнулся. Если бы я мог, я бы прожил эту жизнь заново, ничего в ней не меняя.

1 Данный труд — предположительно дневник человека, называвшего себя маркизом д’Ому, был найден среди вещей Жоржа Дюра, мэра Лиможа, казненного за государственную измену.

2 По распоряжению президента Генерального совета Жиронды дневник возвращен адмиралу Лорану д’Ому, маркизу д’Ому, доверенному лицу императора.