Михаил Крупин - Дуэль на троих

А что они там промеж себя курлыкали – у нас без Таисии никто не постиг.

И всю вину, что ее потеряли, и что Ваню-героя спасли и опять потеряли, беру на себя. А ежели докладывать вам будут, что у них амуры – к делу не касательно. И вообще, как бригадный генерал зубатовских партизанских полков, заявляю, что буду казнить или миловать людей своих сам!..»

Из дневника Жана Бекле

Костоломы Пикара (в каких алжирских болотах он их только вербовал?!) ломиками выворачивали кирпичи, как заведенные, и торчали уже по пояс в стене…

Полковник, едва сдерживая волнение, вышагивал вдоль стрельниц. Каждые две-три минуты он присаживался у раскопа и хищно смотрел в глубину. Потом морщился и вскидывал на меня подозрительный взгляд.

– Точно здесь?.. Да точно пять бойниц от башни?.. Именно двенадцать плиток вбок?..

– Вроде точно, – вяло хмурил я лоб, как кадет позабывший урок, и пожимал плечами.

Наконец полковник в ярости подскочил ко мне:

– Точно или вроде?!..

Тут его мордоворот еще раз махнул ломом, и с диким воплем улетел вниз. Пикар подбежал к краю, лег с фонариком на камни и свесился вниз головой в разлом.

Я тоже подошел и глянул: дальше была пустота до пола. Солдат еле встал на ноги и попросил ему кинуть сверху веревку.

– А что там дальше? – спросил его сверху Пикар, светя вниз фонарем.

– Дальше – все! – ответил бугай и в подтверждение ударил упавшим вместе с ним ломом в пол. – Дальше бутовый камень! Там ничего не может быть.

Полковник холодно кивнул солдатам на меня:

– Сюда его!

Меня подхватили и буквально перенесли в дальний угол, ближе к связанной Анюте.

– Ну, не помню, – бормотал я еще в пути. – Ну, память такая… Сам не ожидал.

– Все шутки шутим? Ты думаешь, я не умею шутить? – ощерился Пикар.

Тут он выдернул из ножен свой клинок и… отточенным выпадом упер его в щеку Анюты.

У меня даже в глазах помутилось. Черт! Видно, я, и правда, заигрался с нечистым!

– Думаешь, мало я перешутил народа в свое время? – продолжал Пикар. – Да шуток моих ровно столько, сколько в Европе могильных крестов!

На щеке у Таси возле кончика клинка вдруг выступила капля крови.

Я рванулся к ней, но не подвинулся и на сантиметр. Таковы были тиски державших меня монстров.

Анюта простонала что-то невнятное, и Пикар тут же шепнул ей извиняющимся тоном:

– Это не я. Это он!

А я все смотрел-смотрел на каплю самой дорогой мне в мире крови и… вдруг вокруг все меня покачнулось и пропало.

Из рапорта бригадного генерала партизанских войск

Андрея Иконникова

«…Когда командир ихних минеров достал, как барин, из кармана круглые часы, я почему-то почуял, что скоро начнут рвать.

Командир этот сказал еще солдату: «Моментум веритас». Я точно запомнил, потому что понял – это их пароль, чтобы взрывать. Командир достал свою курительную трубку, а у солдата в руке был уже бронзовый подсвечник, спертый явно в православной церкви, такой, что свечи – горкой, и он от этой горки и дал командиру прикурить.

Ну, командир немного подымил и как заорет: «Все в укрытие!». Я это понял, потому что все его солдаты отбежали сразу и от башни, и от храма и недалече от нас залегли.

А командир сам пошагал с подсвечником по разломам к фитилю. Думаю, не лишним будет доложить, что этот дружок шел, всяко глумясь и изображая нашего священника, и даже пел псалом. Хотя и на своем, конечно, языке.

А его товарищи все хохотали. Ну, мои ребята это видеть не могли, но я их успокоил, велел разобрать всех французов по башкам и кажному в своего целить. И ждать, чтобы стрельнуть всем за секунду до «моментум веритас». А сам встал и пошел один вперед.

Они же меня в тот момент до себя допустили спокойно. Во-первых, потому что на мне сидел польский мундир. А во-вторых, я шел к их командиру, как к священнику, всяко крестясь и кланяясь. Так что все вокруг ухохотались и подняли бошки из укрытия.

И свою бошку поднял наш бывший помощник Франсуа, который помог вызволять нам Ивана Беклемишева. И этот Франсуа очень удачно крикнул: это полек, мол, я знаю его, отличный парень!.. Я кроме «полек» слов, конечно, понимать не мог, но смысл был тот.

Так я и дошел до их командира вплоть. И пока он хохотал, я сказал: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!», выхватил саблю и прямо через подсвечник его заколол, как кабанчика, до рукоятки. А он все продолжал, гад, смеяться, только хохот его стал захлебываться и перешел в лай… ( Последнее предложение зачеркнуто, очевидно, как не относящееся к делу. – Примечание издателя. )