Владимир Нефф - Перстень Борджа

Да и в Стамбуле не происходило в это время ничего, достойного внимания. Генералы фон Готтенрот и фон Шауер провели на равнинах за городскими валами большие учения всех родов наземных войск, чей внешний блеск с лихвой искупал разные мелкие и не столь мелкие недочеты, которые объяснялись тем, что оба названных немецких стратега завели в турецкой армии непривычные правила, которые оказались не по зубам ни командирам, ни тем более рядовым солдатам; несколько проштрафившихся, а точнее говоря — четыре офицера, тринадцать младших чинов и двадцать три солдата, были приговорены за тупость к смертной казни. Зато генерал Ибрагим-ага, то бишь наш Франта Ажзавтрадомой, за образцовое воспитание янычар и руководство янычарскими частями был удостоен ордена Железного полумесяца.

Когда на четвертый день после своего отъезда из Парижа оба срочных гонца, один следом за другим, проезжали горный массив Монт дю Лионнэ, возникла ситуация, когда трагедия, которую они in potentia несли в своих сумках, могла бы обернуться фарсом. Сперва лошадь первого курьера, того, что вез сообщение о смерти Петра, потеряла подкову, так что гонец вынужден был спешиться и за узду довести ее до ближайшего селения — к кузнецу. Он нашел кузнеца, который почивал сном праведника, отсыпаясь после вчерашней пьянки; пригрозив его жене, что если она не заставит мужа приняться за дело, то всемогущий отец Жозеф расценит их поведение как саботаж, и с ее помощью выплеснув на голову пьяницы бессчетное количество ушатов студеной воды, гонец за час поднял его на ноги, и прошел еще час, пока кузнец опомнился настолько, что смог, ворча и проклиная все на свете, приняться за работу. Тем временем через селение проехал следующий курьер, у которого в сумке лежало послание, отменявшее известие о смерти Петра, и который, никак, не предполагая, что коллега, которого он должен настичь и остановить, совсем близко, проследовал своим разумно-неспешным темпом дальше. При таком положении дел, когда второй курьер вырвался вперед, легко могло случиться, что опровержение факта смерти Петра прибудет в Стамбул раньше, чем послание, где об этой смерти извещалось, что также вызвало бы лишь бурю здорового веселья и ничего больше. Но до этого благоприятного осложнения дело не дошло, потому что вырвавшийся вперед изначально второй курьер, доехав до Лиона, повстречал в гостинице «У знаменосца», где остановился на ночь, своего старого товарища, с которым в свое время служил в полку герцога де Лаведан; оба приятеля до глубокой ночи вспоминали минувшие дни, так что курьер проснулся поутру с больной головой и мутными глазами, тогда как изначально первый посол, тоже ночевавший в Лионе, но только в гостинице «У барабанщика», был уже два часа как в пути.

Таким образом, в конце концов случилось худшее, что только могло случиться: первый курьер, несший известие о смерти Петра, в Марселе в последнюю минуту с трудом, но попал-таки на корабль с грузом мушкетов, — корабль уже снимался с якоря, чтоб отплыть в Стамбул; второму курьеру, прибывшему в Марсель чуть позднее, пришлось ждать два дня, прежде чем нашелся корабль, плывший в Стамбул с грузом легких гаубиц; последним в Стамбул отплыл, наняв с этой целью скромное парусное судно с капитаном и командой, Петр Кукань из Кукани, которого задержали в пути не только paupiettes, которые он вкусил по дороге в Марсель, но и полная турецкая экипировка, заказанная им у лучшего марсельского портного, поскольку три месяца назад, покидая Стамбул, он переоделся матросом, а теперь хотел явиться туда в полном параде.

А в Стамбуле как-то вечером, почти месяц спустя после этих событий, достопочтенный Хранитель сокровищ паша Абеддин, дефтердар-эфенди, тот самый, кто, как мы помним, пользовался дурной репутацией из-за того, что в свое время чуть не спятил после финансовых жертв, которые ему пришлось возложить на алтарь военного ведомства, объявился на рыночной площади нагишом, вернее, в одном халате без воротника, оторванного в приступе ярости и печали, и, по давней привычке, уже в сумерках посетил французского посла господина д'Анкетиля, проникнув к нему в дом через черный ход. Паша Абеддин и господин д'Анкетиль были старинные приятели, и, поскольку мусульмане не могли встречаться с христианами открыто, оба пожилых господина виделись тайком, чтобы раз или два в неделю, никем не замеченные, сыграть в пике.

Как и всегда, они удобно устроились в обтянутых чалоунами креслах возле круглого столика у камина, где тлело дубовое полено — скорее для создания уюта, чем для тепла, ибо дни стояли погожие, — намереваясь перед началом игры выпить знаменитого бургундского, которое посол распорядился доставлять ему с родины. Паша Абеддин, в душе европеец, любил эти минуты, проходившие в атмосфере, ничем не напоминавшей о востоке, в удобном кабинете, обставленном превосходной современной мебелью в стиле Генриха Четвертого, где, вместо противно шаркающих от чрезмерного угодничества ссутулившихся рабов, непринужденными pas du valet, то есть шагами вышколенного камердинера, неспешно подходил личный слуга посланника, одетый в серую ливрею, и ублажал обоих собеседников вином и куревом.