Владимир Нефф - Перстень Борджа

Полоумная карлица Bianca matta, которой пришлось, втиснувшись впереди Петра на краешек седла, перенести все тяготы перехода через высочайшие горы Европы, мокнуть под проливным дождем и стынуть под студеным ветром, не выдержала испытаний и умерла в Пассау, в гостинице «У трех рек», где путники остановились переночевать. Перед тем как отдать Богу душу, она ненадолго пришла в себя и в полубреду от высокой температуры, верная роли, которую играла всю свою жизнь — роли профессиональной идиотки, — обратившись к Петру, сидевшему у ее постели, произнесла всего несколько слов, совершенно лишенных смысла, то есть до того безумных, что не стоило бы о них и упоминать, если бы не то обстоятельство, что именно этим словам как раз из-за их бессмысленности и было суждено самым неблагоприятным образом повлиять на судьбы Европы, а тем самым — и всего человечества.

Так вот, блаженная Бьянка произнесла следующее:

— Любимый мой, мне известно, где нужно искать этот твой Камень.

Уже самое начало фразы звучало вопиющей неcyрaзнocтью, ибо столь неглубокое и непродолжительнoe знакомство явно не давало повода для такого нежного обращения.

Чтобы назвать человека любимым, мало просто обожать его, к тому же совсем короткое время. Любовь — такое странное, изменчивое и обманчивое чувство, что без благосклонности любимого в нем невозможно признаться, а Петр, разумеется, такой благосклонности не проявлял и проявить не мог, хоть Бьянка и провела в его объятиях прекраснейшие минуты своей жизни. (Прекраснейшими минутами ее жизни, разумеется, мы считаем те несколько блаженных дней, которые — пусть в непогодь и дождь — ей, отталкивающей уродке, довелось провести на коленях прекрасного рыцаря — возможность столь невыразимо приятная, неожиданная и не соответствующая общему стилю ее жизни, что она так-таки и не смогла ее пережить.) Ну ладно, предположим, что, произнеся это несуразное обращение, Бьянка весьма и весьма злоупотребила своим положением блаженной и юродивой, а может быть, попыталась извлечь хоть какую-то выгоду из того бесспорного факта, что дважды за последнее время спасала Петра от смерти; так или иначе, но, сколь бы ни была странна форма ее обращения к Петру Куканю, странность эта носила личный, интимный характер и для грядущей истории человечества не имела сколько-нибудь важного значения. Однако с остальной частью ее заявления дело обстояло совершенно иначе. Ничего личного здесь не было и в помине. Тут речь шла о чем-то таком, что касалось всего человечества. Употребив местоимение «твой», то есть «этот твой Камень», по-итальянски guesta tua Lapide, Бьянка ясно и недвусмысленно дала понять, что имеет в виду тот самый Камень, который создал отец Петра, пан Янек Кукань из Кукани, и который в таком случае принадлежит Петру по праву наследования, а нам уже известно, какой страшной разрушительной силой был наделен этот Камень; и если она сказала, что знает, где эту дьявольскую материю разыскать, то к этому приходилось отнестись серьезно — как к вести об адском пекле и истреблении всего живого; счастье еще, что от начала и до конца слова ее были просто-напросто полной бессмыслицей, — ведь нам как-никак известно, что Камень пана Янека в то время уже сгинул раз и навсегда, на веки вечные.

Однако Петр, который если что и знал о Камне, то далеко не так подробно, как наши читатели, невольно насторожил слух; хоть он и не верил или отказывался верить в провидческий дар особ, посещаемых темными силами, но не смог устоять перед искусительной мыслью, что ежели в словах Бьянки есть даже крупица правды, то хорошо бы хоть на краткий миг вернуть несчастную от преддверья смерти, из запредельного мира с его вечной тьмой, чтобы по движению немеющих губ уловить, что она там, в мрачной бездне, узнала. Да нет, невозможно, ведь такое бывает лишь в сказках. А ну как и в сказках такое бывает как раз потому, что нечто подобное сплошь да рядом случается в самой жизни? Как бы там ни было, дело было захватывающе интересное, и Петр, скрывая свое любопытство под снисходительно-иронической усмешкой, спросил:

— Правда, Бьянка? Ну-ка, ну-ка, где же это?

Ирония и недоверие рассердили Бьянку — и по праву.

— По-твоему, я только и делаю, что горожу всякий вздор! Хорошо, я унесу эту тайну с собой, осел ты упрямый, пусть Камень лежит, где лежал, до скончания века, раз ты, stupido [1] Глупец (ит. ). , не готов хоть ненадолго оставить свою самонадеянность. Ладно, балбес, так и быть, я промолчу, если тебе милее голодать и шляться по свету вместо того, чтобы выслушать совет убогой Бьянки, которая беседовала с самим ангелом смерти!