Владимир Нефф - Перстень Борджа

У официальных историографов мы ни слова не найдем об аудиенции, данной юным королем Людовиком Тринадцатым Петру Куканю из Кукани, но поскольку один из придворных, подслушивавший за дверью, все тщательно записал в карманный блокнотик, то мы постараемся восстановить ход беседы верно и дословно. Аудиенция состоялась в пятом часу пополудни тотчас после визита делегатов от французского парламента, пришедших поздравить короля с одержанной победой. Встреча состоялась в так называемом королевском алькове, небольших покоях, встроенных в огромную и полную зеркал залу, где король и молодой герой Петр из Кукани были совершенно одни; отсюда та неформальность и — скажем прямо — детская наивность, прозвучавшая в королевских высказываниях.

Преодолев явное смущение, понятное и извинительное по недостатку опыта аудиенций, юный правитель, с боязливым почтением разглядывая перевязку, которую фельдшер Бастилии наложил на обожженную руку героя, задал вопрос:

— Господин де Кукан, вам очень было больно, когда вы засунули руку в этот противень?

И Петр, приспосабливаясь к тону короля, ответил:

— Очень и очень, Сир, но все-таки не так, чтоб невозможно было выдержать.

— Выдержать это невозможно, — ответил король. — Я дома попробовал.

— Правда, Ваше Величество? И как Вы попробовали?

— Я подержал ладонь над пламенем свечи, — ответил король. — Но тут же отдернул, так что даже волдырь не вскочил. У вас вскочили волдыри, господин де Кукан?

Петр подтвердил.

Король поколебался, а потом, залившись румянцем, выпалил:

— Господин де Кукан, я ужасно восторгаюсь вами.

— Право, не знаю, каким образом я удостоился такой чести, Ваше Величество, — ответил Петр.

— Преклоняюсь, и все, — упрямо повторил молоденький король. — Господин де Кукан, у меня теперь возникает нужда в помощниках и советниках. Разумеется, не таких, какие были у моей матери.

— Разумеется, Ваше Величество.

— Я хотел бы, чтобы вы стали моим первым советником, господин де Кукан.

— Бесконечно признателен Вам, — сказал Петр, — за почет и доверие, которое Вы мне оказываете, и тем горше удручен, что не могу исполнить желание Вашего Величества, поскольку, как Вашему Величеству наверняка известно, я — первый советник турецкого султана.

— А вы не возвращайтесь к турецкому султану и оставайтесь у меня, — сказал король.

— У меня в Стамбуле жена, Сир.

— Так привозите ее в Париж. Она турчанка?

— Да, турчанка, Сир.

— И красивая?

— Очень красивая.

— А как ее зовут?

— Ее зовут Лейла, что означает «очень долгая и темная ночь».

— Une nuit tres longue et sombre, — мечтательно повторил молоденький король. — Великолепное имя! Прекрасная турчанка с роскошным экзотическим именем при французском дворе, это потрясающе! Вашу жену здесь ждет невиданный успех.

— Я не могу ее привезти, — сказал Петр. — Я дал слово Его Величеству султану, что не оставлю его.

— Тогда задержитесь здесь, со мной, до тех пор, пока все не наладится, — сказал король.

— Не могу. Сир, не могу, — повторил Петр. — Я обещал Его Величеству султану, что как только завершу свою миссию и отомщу Гамбарини, тут же отправлюсь в обратный путь.

И тут молоденький король Людовик Тринадцатый произнес нечто по-королевски великолепное.

— Как жаль! — сказал он. — Я не могу вас подкупить, потому что вы честный. А если бы вы были нечестный, это не были бы вы. Как бессильны короли!

И случилось так, что первым советником молоденького короля Людовика Тринадцатого стал некий безвестный мелкопоместный дворянин, лишенный размаха и таланта, который тем не менее нравился королю своим искусством в соколиной охоте; он оставался советником четыре года, пока руководство государственными делами во Франции не взяли на себя, как всем известно, два кардинала: де Ришелье, который в нашем повествовании еще только епископ, и отец Жозеф, его правая рука, прозванный впоследствии Серым кардиналом.

Как уже сказано, Петр отбыл из Парижа утром следующего дня, и одновременно с ним отправились в дальнейший путь первый курьер отца Жозефа, который переночевал в городе Жуаньи на Ионне в гостинице «У пращи Давида», равно как и второй курьер, переспавший у «Образа святой Екатерины» в городе Сане, тоже на Ионне. Если мы посмотрим на карту, то убедимся, что преимущество обоих курьеров перед Петром, который только что проехал через Сент-Антуанские ворота у Бастилии, было хоть и значительно, но, принимая во внимание долгий путь до Марселя, который им предстояло одолеть, не так уж и велико, чтобы Петр не смог играючи их обогнать. Однако стояла прекрасная погода, у Петра с собой снова был поясок, набитый золотыми монетами, и он не знал и не видел особых причин торопиться. Его тоска по темноокой и черноволосой Лейле, — как и боль, которую доставляла обожженная рука, — была, естественно, очень и очень сильной, но все же и не столь мучительной, чтобы этого нельзя было выдержать, поэтому ехал он весело и беспечно, наслаждаясь прекрасным весенним пейзажем, словно несколько лет назад, когда он странствовал по Италии с бравым капитаном д'Оберэ, и, так же как и тогда, заказывая по дороге свои излюбленные paupiettes с начинкой из шампиньонов и запивая их красным вином. Повсюду царили мир и покой, люди постепенно, с изрядным запозданием, осознавали, что в Париже снова случилась какая-то заварушка, и спокойно продолжали свою работу.