Джеймс Купер - Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Воспользовавшись такой удобной возможностью избавиться от медведя, Хейуорд с радостью шагнул вслед за проводником и уже притворил за собой дверь, как вдруг почувствовал, что ее вырывают у него из рук, обернулся и увидел косматую фигуру, заполнившую собой вход. Они находились теперь в прямой длинной галерее, тянувшейся между двумя скалами, и уйти отсюда, не столкнувшись со зверем, было немыслимо. Молодой человек стремительно бросился вперед, стараясь держаться как можно ближе к спутнику, а медведь, не отставая от него, то и дело рычал и несколько раз даже опускал огромную лапу ему на плечо, словно пытаясь не пустить его в глубь пещеры.

Трудно сказать, как долго выдержали бы нервы Хейуорда это необычайное испытание, но, к счастью, вскоре ему стало легче. Они добрались наконец до места, откуда исходил слабый свет, все это время мерцавший впереди.

Большая пещера в недрах скалы была на скорую руку приспособлена для жилья и разделена на несколько помещений. Материалом для нехитрых, но ловко сложенных перегородок послужили камни вперемешку с бревнами и ветками. Отверстие в кровле пропускало свет днем, а ночью костры и факелы заменяли солнце. Здесь гуроны хранили самые главные свои ценности, особенно те, что составляли достояние всего племени; здесь же, как выяснилось, поместили и больную женщину, одержимую злым духом, потому что, по убеждению дикарей, этому мучителю труднее нападать на людей через каменные стены, чем через сплетенные из ветвей крыши хижин. Помещение, куда проводник ввел Дункана, было целиком отведено для больной. Вождь подошел к ее ложу, окруженному женщинами, среди которых Хейуорд с удивлением обнаружил своего исчезнувшего друга Давида.

С одного взгляда на больную мнимый врач понял, что его медицинских познаний недостаточно для ее исцеления. Она лежала, словно в параличе, равнодушная ко всему окружающему и, к счастью, не чувствуя своих страданий. Хейуорд был даже доволен, что ему придется испробовать свои шарлатанские приемы на человеке, слишком больном для того, чтобы сознавать, успешно лечение или нет. Угрызения совести, ранее беспокоившие его при мысли о преднамеренном обмане пациента, теперь прошли, и он стал лихорадочно обдумывать, как поестественней сыграть свою роль, но вдруг обнаружил, что его опередили и что больную пробуют исцелить силой музыки.

Гамут, совсем было собравшийся излить душу в песнопении и задержавшийся с этим лишь из-за прихода посетителей, переждал минуту, задал тон камертоном и запел гимн, который, вероятно, совершил бы чудо, если бы вера в его целительное действие могла чем-нибудь помочь в данном случае. Ему дали допеть до конца: индейцы — из уважения к его безумию, Дункан — от радости, что представилась возможность хоть немного отсрочить страшное для него испытание. Замирающие звуки гимна еще звучали в ушах молодого человека, как вдруг он невольно отскочил в сторону: кто-то позади него подтягивал певцу получеловеческим, полузагробным голосом. Хейуорд оглянулся и увидел косматое чудище, которое уселось в темном углу пещеры и, непрерывно и неуклюже раскачиваясь, глухим рычанием вторило если уж не словам, то звукам, причем воспроизводило мелодию не без известного сходства.

Впечатление, произведенное таким странным эхом на Давида, легче представить себе, чем описать. Глаза его широко раскрылись, словно он не верил своим ушам, голос пресекся от изумления. Хитроумный, заранее придуманный способ, которым он должен был передать Хейуорду важные сведения, мигом вылетел у него из головы под напором чувства, похожего на страх, хотя сам певец склонен был считать его восхищением. Забыв обо всем «на свете, он громко выпалил: «Она здесь и ждет вас!» — и стремительно выскочил из пещеры.

Сцена представляла собой диковинное сочетание комического с торжественным. Медведь продолжал раскачиваться, что, по-видимому, нисколько его не утомляло, хотя он и прекратил забавные попытки подражать мелодии, как только Давид покинул помещение. Дункану показалось, что в словах Гамута, произнесенных им на родном языке, был тайный смысл, но покамест ничто вокруг не помогало ему обнаружить следы той, на кого намекал певец. Скоро, однако, раздумьям молодого человека был положен конец: вождь подошел к ложу больной и отогнал столпившихся вокруг женщин, с любопытством ожидавших минуты, когда незнакомец покажет свое искусство. Женщины нехотя, но тем не менее беспрекословно повиновались его знаку и ушли. Когда эхо, повторившее стук захлопнувшейся двери, смолк в отдалении, индеец указал на бесчувственную больную, оказавшуюся его дочерью, и молвил: