Сергей Кудрявцев - Покушение на «Аврору»

Ковшов осторожно сунул под добротную дубовую кровать сверток и сел к столу.

— Так, — проговорил он после минутного молчания, как бы отвечая на какую-то свою мысль, и стал выгребать из кармана и складывать на столе груды измятых кредиток.

Пересчитав деньги, он старательно завернул их в бумагу и спрятал под матрац постели, покрытой красным шелковым одеялом. Он хотел уже лечь в постель, как вспомнил о свертке:

— Чорт, и что будет... Сказал, в двенадцать дня... а може раньше?..

Он порывисто нагнулся и извлек из-под кровати сверток. Осторожно перенес его на стол, еще осторожнее стал развертывать бумагу. Показалось, что в коридоре кто-то ходит. Подошел к двери, запер ее. Нагнулся над пакетом, прильнул к нему ухом.

— Тикает, чорт. Часы, что ли?

Руки заработали быстрее. Соскользнул на пол последний лист обертки. Перед Ковшовым заблестела продолговатая жестянка. В глаза бросилась крышка. Осторожно открыл ее. Уже совсем ясно стало слышно тиканье часов. В жестянке были наложены пластинки желтого цвета, а в середине их торчал конец медной трубки.

— Ну, будь что будет, — решительно взялся за трубку и извлек ее из жестянки.

— Посмотрим, — Иван уселся поудобнее в кресло и стал развинчивать трубку. На лицо набежала недовольная гримаса, — всего-то?!

Пружинки и рычажки, которыми была заполнена трубка, не задержали на себе внимания Ковшова. Он завинтил крышку трубки и вынул из жестянки одну из пластинок. Попробовал на зубы: ломается. Отошел подальше от стола, чиркнул зажигалку, поднес огонь к пластинке, далеко вытянув вперед руки. Пластинка загорелась шипящим желтым огнем. Ковшов понюхал струившийся от пластинки легкий седоватый дымок.

— Бездымный порох, — тоном знатока произнес он.

Затем уже совершенно спокойно сунул он жестянку с порохом под кровать, а медную трубку, часовой механизм которой легким постукиванием продолжал напоминать о своей работе, спустил на тонкой веревке между рам по-зимнему закрытого окна

— Взорвись теперь, взорвись, — как бы подначивая кого-то, весело засмеялся он, — коку-маку!

Утром Ковшов проснулся рано. В седьмом часу. Первой его мыслью было: «что делать с жестянкой?»

Этот вопрос не покидал Ивана, пока он одевался, разводил на кухне примус, пил чай, даже во время разговоров с другими обитателями квартиры.

«Куда ее деть? Утопить, что ли?»

Когда в нем окончательно окрепло решение бросить жестянку в реку, эта мысль захлестнулась другой:

«Нет, пусть знает эта буржуйская сволочь, что Ванька Ковш — не предатель».

Иван сунул в жестянку медную трубку, старательно завернул все это в бумагу и перевязал тонкой бечевкой. Надев шинель и натянув папаху со спущенными крыльями, он вышел на улицу.

— Куда ж нести? в Чеку — всыпешься сам, ни за грош пропадешь... Куда ж? — Ковшов замедлил шаг, остановился, но уже через секунду решительно зашагал к Неве.

На середине Невы, на тропинке, которая перехлестнулась от Васильевского острова к Франко-Русскому заводу, он вновь остановился, залюбовавшись вросшим в лед около завода трехтрубным крейсером, обнесенным проволочным заграждением, в проломах которого пробила себе путь тропинка.

«Стоит и не знает, что мог взлететь на воздух, — подумал Ковшов, — экая я сволочь все-таки!»

Он чуть не бегом подошел к крейсеру и окликнул вахтенного, который, укутавшись в тулуп, стоял на верхней палубе, около трапа.

— Товарищ, а товарищ, — закричал Ковшов, — можно взойти на корабль?

Вахтенный тяжело повернулся.

— А кого надо?

— Дело, братишка, есть, до всего корабля дело, — вынул Ковшов из-под полы сверток и показал его вахтенному.

— Ну, коли дело есть, сыпь сюда.

Иван поднялся по трапу и протянул сверток.

— Вишь ли, в чем дело, товарищ, — начал он, стараясь скрыть набежавшее вдруг волнение, — шел это я вчера с работы. Шел, понимаешь, мимо вашего парохода, ну и нашел вот этот гостинец. Обрадовался. Никогда, думаю, не находил ничего, а тут на тебе. Прибежал это я домой, на радостях первым делом развернул находку. Детишки тут братнины облепили. «Что это, дядя? — спрашивают, — конфеты?» Развернул, значит, я. Открыл само собой крышку, да и обмер. Вижу, — вещь нехорошая, одним словом подозрительная. Ну и решил ее к вам принести. Може обронили как?

Развязал матрос пакет, открыл крышку жестянки и чуть не выронил на палубу.

— Да ты не бойсь, — успокоил его Ковшов, — ничего там страшного нет.

Он вынул медную трубку, развернул ее и снова вложил в жестянку.