Аркадий Крупняков - Вольные города

— Святой отец... прости... За мной погоня,— зашептал Мам- лей.— Что делать?

— Пойдем. Запру тебя в мечети.

— Но я не один. Со мной Аказ... другие люди.

— О аллах! Они же черемисы! Погибнем все...

— Во имя аллаха милосердного и милостивого...

— Не проси, нельзя.

— Прости, мулла Кендар. Тогда и я не пойду.— Мамлей побе­жал обратно к минарету.

— Стой, Мамлей! Сколько их?

— Аказ, Ковяж, Янгин, Топейка.

—Зови. Да простит нас всевышний...

Впуская людей в мечеть, Кендар сказал:

— Под минаретом есть подвал...

Закрыв мечеть на замок, мулла пошел домой.

* * *

Не разыскав беглецов, Алим возвращался в Казань. На глухой лесной дороге джигит из передового отряда заметил, как кто-то шмыгнул с дороги в чащу. Соскочив с коня, он бросился в лес и вывел на дорогу человека средних лет, одетого в рваную, выгорев­шую от дождей и солнца рясу. Притащил его к Алиму.;

— Ты кто такой?

Человек на ломаном татарском языке ответил:

— Русский мулла. Поп.

— Везет мне на попов,— сказал Алим, ухмыльнувшись.— От­куда бежишь, куда?

— Куда глаза глядят. Из Москвы.

— Убил кого-нибудь? Украл?

— Ложно обвинен. Гоним за веру.

— Твоя вера плохая, да?

— Неплохая. Испоганили веру на Москве.

— А ты прими веру Магометову.

— Магомет тоже у Христа учился.

— Это ты сеиду скажешь. Поедем в Казань. Как зовут?

— Иван Глазатый.

— Хе! У русских все Иваны! Садись на коня.

В Казани, у святого сеида, выяснилось, что поп Ивашка Гла­затый— великий книжник и грамотей, прочитал много всяческих священных книг: и арабских, и латинских, и православных. И в голове у него такой ералаш, что какая вера праведная, он так и не уразумел. Святой сеид обещал ему, если примет магометан­ство, поручить писать историю Казанского ханства, а жить он бу­дет около хана в довольстве и почете. Глазатый веру Магомета принял, поместили его в дворцовой мечети, все священные книги и свитки ему отдали. Звать его стали Яванча Кезлю, что по-татар­ски означает Глазатый.

Яванча был человеком дела, и в первой книге, которую ему да­ли, он записал: «Случи ми ся пленену быти варвары и сведену бы- ти в Казань. И даша мя царю Казанскому в дарех Сапкирею. И взяв мя царь с любовью к себе служити, во дворы свой поставя мя перед лицем своим стояти...»

Забегая вперед, скажем: пробыл Яванча в Казани двадцать лет, позднее написал стоглавую книгу «Сказание о царстве Казан­ском».

* * *

Под крутым и высоким обрывом раскинулась ширь великой реки. Перерезала река лесной край на две половины и почти от Нижнего до Казани омывает его берега. В светлые летние ночи через всю реку падает лунная дорожка, сверкает золотыми слит­ками на могучих и спокойных волнах.

По утрам ликующее солнце раскрашивает воды реки прохлад­ной голубизной, отражаясь в них, рассыпается лучистыми звонки­ми звездами.

От полудня до заката играет река ярким дневным светом, бро­сая на берега го ослепительно-желтые, то багрово-оранжевые краски.

И недаром черемисы зовут ее Волгыдо, что значит блистатель­ная, светящаяся.

Эрви стоит над обрывом и машет платком в сторону реки. Там, далеко внизу, маленький человечек тянет на песчаный берег лод­ку. Эрви давно и с нетерпением ждет его.

Говорят, что в горах есть цветок эрвий, что значит утренняя сила. Он цветет раз в году и только рано утром. Говорят, что тому, кто найдет в горах эрвий и дотронется до него, цветок передаст ут­реннюю силу земли, а сам сразу погибнет.

Может быть; поэтому Эрви и растет недотрогой. Она так же светла и прекрасна, как горный утренний цветок, она, так же как и эрвий, расцвела рано-рано. Ей еще нет и пятнадцати лет, а де­вять женихов уже сватались к ней, пятеро пытались похитить ее после отказа.

Больно беспокоится старый Боранчей — отец Эрви. Ведь поду­мать только — всех женихов распугала, ничьей женой стать не хо­чет. Наслушалась от старух сказок об онарах да древних паты- рах и хочет себе мужа такого, чтобы во всей горной стороне самый сильный был. Так и старой девкой остаться недолго.

Не только красива Эрви, но умна и хитра. Молодые охотники прозвали ее Белой лисой — хитрые речи лучше ее никто говорить не умеет.

Охотники знают: у лисы сколько хитрости, столько и зла. При­ходят к ней женихи, сердца свои открывают, а она безжалостно забрасывает эти сердца насмешками.

Того человека, что сейчас с лодки сошел, Топейкой звать. Он единственный, с кем Эрви дружит, над кем не смеется. Это по­тому, что Топейка в женихи не лезет.