Том Шервуд - Люди солнца

Взрослые переглянулись. Дети оживлённо заперешёптывались.

– Теперь, когда тайна открыта, я, как человек, владеющий замком, а стало быть, и отвечающий за всё в нём происходящее, объявляю: в «Шервуде» теперь так будет неизменно и вечно. Никакого мяса. Никакой птицы. Никакой рыбы.

– А как же… – подал голос Носатый, – … паштет из оленины с жарлёзом? Мой нос не обманешь! Этот паштет всегда имел отчётливый запах мяса!

– Рубленный лук, запечённый во взбитых с молоком яйцах, даёт запах, очень похожий на мясной, – ответила ему Эвелин. – Попробуй сам, Иннокентий. Вон – плита. Вон – яйца, лук, молоко, масло.

– Не-е-ет, – привстал Носатый со своего места. – Теперь, когда я знаю, в чём дело с этой королевской кухней, я не смогу… Как жить без ломтя хлеба с хорошим куском окорока на ужин?

– Но тогда как поступить? – спросил его я. – Ни ради тебя, ни ради кого-то другого, мы ни одно из живых существ убивать не станем.

– Да что тут сделаешь, – Носатый тяжело осел на скамью. – Видно, придётся мне уезжать из «Шервуда». Искать работу в Бристоле, в порту. Я не могу без мяса жить, братцы!

– Вольному – воля, как говорит Иван, – твёрдо сказал я ему. – Со своей стороны, Иннокентий, я сделаю всё возможное для наиудобнейшего устроения твоей жизни. Могу, если захочешь, купить табачную или книжную лавку. Чтобы тебе не зависеть от прихотей работодателя. Или даже выделю достаточное денежное содержание, если ты захочешь изучать науки или, скажем, писать стихи, или же красками на холсте рисовать. И дом куплю в Бристоле, если встретишь и полюбишь женщину, с которой вознамеришься создать семью.

В ту минуту Носатый ничего не ответил. Но утром, попросив у меня уединённого разговора, он, взяв «начальную» сумму для устроения своей новой жизни, покинул замок. И грусть от расставания с человеком, к которому я успел сильно привыкнуть, совершенно растворилась в радости от осознания Благоволения Божьего: больше «Шервуд» по этой причине НЕ ПОКИНУЛ НИКТО.

И вот в состоянии такого радостного воодушевления, я исполнил недавно задуманное. Когда гранильщик алмазов сообщил, что выполнил мой заказ, я, вновь перед ужином, попросил внимания и тишины. Встав из-за стола, я торжественно произнёс:

– Ксанфия! Подойди ко мне, щебетунья!

Она, перебросив через скамью костылёк, привычно оперлась на него, привычно погладила сидевшую рядом с ней на лавке красную курицу и в радостном удивлении ко мне приковыляла. Я взял со стола, из ларца, приготовленного гранильщиком, и торжественно навесил ей на тонкую шейку шёлковую ленту с квадратиком из полированной стали и плоской золотой накладкой на нём. На сверкающем жёлтом поле крохотными рубинами было выткано маленькое крылатое сердце.

– Мною, бароном Томом Шервудом, награждается Ксанфия, за спасение своей курицы по имени Живулечка. И ещё за то, что в «Шервуде» никто никого больше не убивает. Знайте и помните: живы и курочки, и коровки. Это Ксанфия спасла им жизнь. И если кто-то из вас совершит в жизни подобный поступок, – он точно так же будет мной награждён.

Ксанфия, плача, под ураган аплодисментов, подскакивая, шла к Дэйлу, и он вышел ей навстречу и обнял.

– Чарли! – сказал тогда я.

И растерянный мальчишка подошёл ко мне и задрал свою рыжую головёнку.

– Мною, бароном Томом Шервудом, награждается Чарльз Нойс, за спасение судеб двух влюблённых людей. Это благодаря ему Барт и Милиния счастливы, а мы можем с горячей радостью видеть это счастье.

Он пошёл, часто моргая, придерживая «Крылатое Сердце», к Гобо и Баллину.

– Ламюэль и Фалькон! – громко сказал я.

И монахи встали и подошли.

– Награждаю я, недостойный вас барон Шервуд, Орденом Солнца.

И опустил каждому на грудь золотую пластину с полированной сталью, на золотой накладке которой алое крылатое сердце было помещено в плавно изогнувшее лучи солнце.

– Всем, кто достигнут такой высоты духа, как наши Ламюэль и Фалькон, я завещаю такой орден. Наш гранильщик, а потом его ученик Шышок изготовят их с запасом. С большим запасом, потому что золота у меня много. Растите, мои маленькие друзья, будущие мастера и волшебники! Растите, будущие люди солнца!

Элизабет, вернувшаяся в «Девять звёзд», дождалась, когда Август был один в кабинете, вошла и протянула ему два листа, свёрнутые в плотный цилиндр. И странное письмо, всего в одну строчку, заставило неизменно невозмутимое лицо бывшего Властелина Адора загореться жгучим румянцем.