Крис Хамфрис - Узы крови

К тому моменту как скандинавы догнали свой отряд, солдаты уже справлялись с первым серьезным сопротивлением, которое им оказали у широкого выхода из туннеля, у ступеней, ведущих во вражескую траншею. Двое бойцов пали, получив огнестрельные раны, а остальных остановили шесть наемников, которым хватало места для замахов алебардами. Силы были примерно равны, но Хакон не мог оставить этих шестерых: они последовали бы за ними в туннель и не дали бы спокойно унести раненых. А ведь туннель должны скоро взорвать!

— Думаю, шансов сдаться нет! — крикнул он по-немецки через стену вздернутых пик.

— …Твою мать! — откликнулся заросший бородой швейцарец. — И твою жену — тоже, как только мы войдем в ваш крысиный городишко!

Его товарищи расхохотались, выкрикивая новые оскорбления. А потом, заглушая насмешливые голоса, раздался резкий звон: два изогнутых клинка столкнулись идеально заточенными краями.

— Не люблю, когда люди угрожают моей покойной матери, — заявил Эрик. — Да и моей праведной бабке, да упокоит Бог души обеих.

Хакон повернулся, хотя и понимал, что напрасно тратит время. Он уже начал поднимать свой боевой топор, чтобы принять участие в том, что неизбежно должно было последовать за обменом «любезностями».

Он стоял вполоборота, готовясь заговорить, когда мимо него стремительно пролетели два кривых клинка, ослепляя своим блеском.

— Божья кровь! Эрик! — Эти слова были еле слышны, но совсем иначе прозвучал боевой клич, с которым Хакон рванулся следом за сыном: — Сиена! Хох, хох!

Наскок Эрика разделил шестерых швейцарцев: четверо с одной стороны и двое — с другой. Поскольку сын уже убил одного противника и вступил в бой со вторым, Хакон поднырнул под алебарды большей группы, упал на колени и ударил топором низко, параллельно земле. Первому швейцарцу удалось перепрыгнуть через летящее лезвие, но второму оно впилось в икру, заставив завопить от боли. Раненый повалился назад, на двух своих товарищей. В следующие мгновения солдаты Хакона оказались среди них — и бой закончился еще за несколько мгновений.

Хакон повернул голову и увидел, что Эрик весь залит кровью. Лицо сына превратилось в кровавую маску, с которой смотрели белые, дикие глаза. И в эту секунду молодой человек резко вскинул голову, принюхиваясь.

— Отец! Чуешь? Жареные цыплята!

И с безумным криком Эрик взбежал по ступеням во вражеские траншеи.

Хакон видел глаза молодого воина: они говорили о том, что Эрик смотрит словно сквозь красный туман. И дело не в той крови, что покрывает его лицо… Нет, некоторое отношение к этой алой дымке кровь все же имеет, потому что безумие боя всегда обладает привкусом железа. Обычными словами этой дымки не разогнать. Это могут сделать только смерть — или победа. Ведя свой отряд следом за сыном в гущу врагов, Хакон только надеялся на то, что безумие боя охватит и его тоже.

Бекк почувствовала, когда Жан вышел на верх каземата. Она ощутила на себе его взгляд. Она знала, куда он направился. Для этого ей не требовалось смотреть на него. Она неизменно ощущала его присутствие. Дома Бекк всегда знала, где именно он находится: работает на своих виноградниках, охотится на дичь в лесу, занят в оливковых рощах… Это ощущение его близости возникло задолго до их счастливых дней, еще в их первую встречу — девятнадцать лет тому назад. Каждый день Бекк могла точно определить его местонахождение в осажденной Сиене. Однако то, что некогда было благословением, теперь превратилось в проклятье. Ей не хотелось все время думать о нем. Ей вообще не хотелось о нем думать.

Бекк никому не могла рассказать об этом. Ни самому Жану, потому что Ромбо никогда не любил говорить о чувствах. Ни их дочери, их Анне, названной в честь королевы, ради которой Жан чуть не погиб. Это роковое имя и стало первым звеном в цепи, которая связывала отца и дочь так крепко, что не оставляла места для других. Ни ее пропавшему сыну, Джанни. Теперь уже не могла. Мужчина, которого Ребекка ощущала всем своим естеством и на которого теперь не могла смотреть, позаботился об этом, когда прогнал их сына из дома.

Бекк поставила мушкет на подставку, сделанную из мешка с шерстью, лежавшего перед ней на парапете, проверила тлеющий фитиль, пороховницу, нащупала свинцовые пули в кармане. Все-таки еще есть минуты, когда она может не думать о муже, — в приближающемся сражении. Однако если все пойдет в соответствии с замыслом Жана, ей не будет дано даже этого облегчения, потому что короткий бой состоится только под землей. Ребекке почти хотелось, чтобы план ее мужа не удался.