Дарья Плещеева - Слепой секундант

— Батюшки мои! — закричал Еремей и кинулся зажимать рану, призывая во весь голос Ивашку, чтобы нес бинты, платки, все, что подвернется под руку.

— Это пустяки, — сказал, отталкивая его, Гриша. — Я готов биться дальше!

— Нет, нет! — перебил его Венецкий. — Тебе нужна помощь, не кобенься…

— Я убью тебя!

— Да хоть ты ему скажи, Андрей Ильич! — закричал Еремей. — Это ж — так же, как у поручика Гольтяева было! В минуту вся кровь выхлестала!

— Нет, я буду биться! Еще чего, царапина!.. — тут Гриша опустил шпагу, левой рукой ощупал горло и увидел, что вся рука — в крови. — Господи… — прошептал он, наконец-то испугавшись. — Да что ж это?.. Ведь царапина… Что со мной? Еремей, держи меня…

— Надо жилу пережать! — вспомнил Андрей.

Гриша покачнулся, отбросил шпагу:

— Царапина… а голова кружится…

— Еремей, Венецкий, несите его в дом! — закричал Андрей. — Уложите!.. Жилу пережмите!.. — и сам устремился на помощь другу, совершенно забыв, что стоит на крыльце.

Слетев со ступенек и оказавшись на коленях, Андрей пополз на Еремеев голос. Ему казалось, будто он знает, как пережимают кровяную жилу; казалось, будто руки сами по милости Божьей совершат все нужное. А Гриша повис на Еремее, и тот от растерянности позволил раненому опуститься на снег. Венецкий от потрясения онемел и окаменел. Андрей полз на коленях и вдруг наткнулся на Гришины ноги.

— Соломин, я умираю… — отчетливо выговорил Гриша. — Пить… Пить дай…

Андрей сгреб ком снега, наугад поднес к его губам. Это оказалось уже бесполезно.

— Соломин… — прошептал Гриша. — За Машу… ты… бейся…

— Я не желал, я не желал! — вдруг закричал Венецкий. — Господи, Гришенька… как это?.. Не желал, вот как Бог свят!..

— За меня… — еле слышно сказал Гриша. Это были его последние слова.

Потом началось столпотворение. Венецкий рыдал. Наконец-то прибежавший Ивашка поднял крик. Еремей, убедившись, что Грише уже не помочь, стал поднимать своего питомца.

— Венецкий, где вы? — спросил Андрей. — Уходите… Уходите, черт бы вас побрал!

Потом был неприятнейший разговор с появившимися офицерами — измайловцами.

— Соломин, кто был этот негодяй? — спрашивали они.

— Почем мне знать. Я не видел его. И по голосу не опознал, — отвечал Андрей. — Одно знаю точно — этого голоса я до поединка не слышал.

— Но повод, повод?..

— Честь. По крайней мере, так я понял. Я лишь вчера приехал, господа. И не имел случая как следует поговорить с Беклешовым. Одно знаю — именно он вынудил противника к бою.

Еремей, видя странное поведение барина, держался той же линии: противник ему незнаком, куда подевался — неведомо.

Наконец полковой врач освидетельствовал тело и велел везти его на съезжую — дуэль с точки зрения полиции была убийством, и жертва с убийцей отныне числились по ведомству управы благочиния. Андрей и его дядька остались одни.

— Отчего ты, Андрей Ильич, этого аспида выгораживал?

— Оттого, что молодой дурак. Не сумел отступить… Принял к сердцу беклешовские вопли… Коли захочет — сам явится в часть. Я его выдавать не стану. Понимаешь, дяденька, я в этом деле — секундант. Объяснить этого я никому не смогу — решат, что спятил. Какой из меня секундант?.. Принеси вина, — подумав, велел Андрей.

— Доктор запретил.

— К черту доктора.

Но Еремей не послушался, а помог барину раздеться, обтер его мокрым полотенцем и переодел в чистое.

— Что, коли придет Маша? — говорил Андрей. — Господи, что я ей скажу?.. Налей вина, хоть чарку. Не понимаешь, что ли?.. Ежели она придет, а меня тут не будет, то вся надежда на Венецкого. Вдруг он додумается, где ее искать?

— Так вот для чего ты его выдавать не пожелал!

— Именно. Последние слова Гришины были о Машеньке. К черту полицию с правосудием вместе! Подай вина, говорю тебе! Венецкий додумается, где ее искать, он может ездить по всему городу и высматривать ее, а я — нет!

— Пороть таких женихов, как этот Венецкий, — буркнул Еремей. — А вина не дам. И завтра же пойду искать жилище поближе к немцу. Он-то на тебя управу сыщет… Переехать придется! Не завтра, так на другой день старый Беклешов сюда людей пришлет…

Дядька стал сгребать кровавое тряпье, вынес, вернулся. Андрей сидел за столом. Он молча оперся локтем о столешницу и подпер лоб ладонью.

Тут заглянул удрученный Тимошка:

— К вашей милости господин Акиньшин.

— Порядочные господа за полночь по гостям не бродят, — буркнул Еремей.

— Ну вот, теперь все они сюда повадятся, — тихо сказал Андрей дядьке. — Будут калеку утешать… А уезжать нельзя… Проси, Тимошка.