Дарья Плещеева - Слепой секундант

— Маша, — позвал он.

— Я здесь.

— Ты не бойся. Я постараюсь стать хорошим мужем. И Гриша был бы рад.

— Да, я знаю…

— Маша, ты понимаешь, что тебе грозит опасность не только от батюшки твоего?

Девушка не ответила. Видимо, не хотела толковать о своем соблазнителе.

— Ладно. Иным разом тебе все объясню. А сейчас — погляди, где-то на полке, над окошком, должны быть пистолеты. Принеси мне один. Буду тебя учить.

Учителем Андрей оказался скверным — торопил Машу и требовал от нее немедленного усвоения всех солдатских ухваток. Хорошо, прибыли из деревни Еремей с Афанасием и прекратили урок.

Батюшка, окормлявший, кроме своих прихожан еще и мазов с шурами, статочно, служивший молебны об успехе их воровского и грабительского промысла, согласился повенчать незнакомую пару. И даже много не запросил — двух рублей ему оказалось довольно. Оставалось раздобыть кольца.

Еремей полез в сундук и в узелке с турецкой добычей откопал золотое запястье. Он берег побрякушку на черный день — а пригодилась она на светлый, и это его немного позабавило. Кольца он брал в лавке на глазок, но ничего, подошли. Нужно было бы еще съездить к перекупщице, да не к одной, поискать нарядного платья, потому что новое шить некому, да и некогда.

Утром Андрей продиктовал Фофане письма к Граве и к Валеру, кратко сообщил, что Маша привезена, что венчание необходимо. Дожидаться ответов Тимошке не велел.

На свадьбу ехали кортежем — в возке сидели Маша и Еремей с заряженными пистолетами, в извозчичьих санках — Андрей, Афанасий и Фофаня, тоже при оружии. Следовало попасть в храм до начала вечерней службы. Уже смеркалось, когда по льду Большой Невки подкатили к самому храму и помогли друг другу взобраться на берег.

Церковь оказалась маленькая, деревянная, нетопленная. Горели в ней всего лишь две или три лампадки. Отец Авдикий ждал, накинув поверх облачения тулуп. Были там и двое певчих — парнишка лет шестнадцати и седенький дедушка. На кануннике наводил порядок мальчик-алтарник, а дьякон указывал ему пальцем на оплошности.

Первым вошел Фофаня, поклонился батюшке, потом Еремей ввел питомца, следом Афанасий — Машу, последним — Тимошка, которому страх как хотелось поглядеть на бариново венчание.

Маша заново накинула на голову свой большой платок, поправила его так и этак — все же хотела выглядеть покрасивее в такой день перед женихом, пусть даже слепым.

— Подножие принесли? — спросил у Фофани отец Авдикий. — Отдай Петровичу. Кольца?

Пока Еремей отдавал кольца и нарочно купленную белую скатерку-подножие, пока дьякон клал их на престол, Андрей стоял, слушал и принюхивался. Он был не бог весть каким богомольцем, в бытность гвардейцем на службы ходил, потому что ходила Катенька, а суетливая армейская жизнь к Божественному не располагает — разве что приказом полкового командира определяется, кто из офицеров когда говеет в Великий пост, чтобы не вышло, что на Страстной все сразу выстаивать службы и исповедоваться кинулись, а солдат школить оказалось некому.

Пахло детством… Самым ранним детством, когда матушка, совсем молоденькая, приносила свое болезненное чадо причаститься. Тоже церковка была невеликая, как обычно в селе, где проживает не более трех сотен душ, и батюшка старенький говорил ласково, а что говорил — уже не вспомнить. Вроде и зрячим было дитя, а память сохранила не образы, а запахи и звуки — аромат ладанного дыма, пение малость вразнобой, голос батюшкин старческий, неразборчивый, в нос…

— Жених и невеста, подойдите, — сказал отец Авдикий. — Вот вы какие… — в голосе была усмешка пополам с удивлением: надо же, слепой кавалер увозом женится на девице, и, видать, девице с приданым, коли добром не отдали.

Маша засмущалась, встала с Андреем рядышком, едва ли не прижавшись. Он нашел ее руку, тихонько сжал пальцы, что означало: не беспокойся, голубушка, сейчас все уладится.

— Сколько невесте лет?

— Осьмнадцать, — ответил за Машу Андрей.

Его самого о возрасте не спросили — и так ясно, что более восемнадцати. Ему был приготовлен иной вопрос: не состоял ли в браке, не вдовец ли?

— Нет, святый отче, — отвечал Андрей. — Впервые собрался.

— С глазами-то что? — участливо спросил батюшка.

— На войне ранило.

— Ишь, проклятые турки… Ну, начнем, благословясь. Васятка, дай им свечи.

Тут с батюшкой совершилось некое преображение. Андрей, не видя его, почувствовал: имеющий тайные и вряд ли одобряемые законом связи с воровским миром, готовый за небольшие деньги исполнить требы с нарушением церковных правил, в мирской сфере своего существования хитрый и ловкий, священник за ту долю мгновения, что скидывал тулуп, как-то вдруг пропал, рассеялся.