Дарья Плещеева - Слепой секундант

— Ишь, праведник какой сыскался! — прикрикнул на Фофаню Андрей.

— Праведники-то не знают того, что я знаю! Коли из какого дома все на венчанье убрались — так и знай, что четыре часа в нем будет пустым-пустехонько, хоть столы с кроватями выноси! Потому что отродясь не бывало, чтобы вовремя начинали! Коли уговорились венчать в одиннадцать — так еще час будут собираться да гостей опоздавших ждать, особливо в распутицу! И приедут в церковь, на два часа опоздавши! Барин мой ласковый, Андрей Ильич! За все твое добро тебе отслужить хочу! Но как?! — Фофаня вскочил на ноги. — Чего глядите, шпыни ненадобные, смуряки охловатые?! — вдруг заорал он на Венецкого и Граве. — Хватайте раба Божия, везите в церковь! Точно вам говорю!

— Ты сбесился?! — воскликнул Андрей. — На кой?! Господа, не вздумайте! Это решительно никому не нужно!

— Вы как раз успеете! Одевайте его! Еремей Павлович, батька мой, неси новые чулочки! Рубаху свежую доставай! Воду грейте — побрить барина! — продолжал выкрикивать Фофаня. — Волосики чесать! Кафтан самолучший из сундука доставайте!

— У него одни мундиры, — сказал Еремей, копаясь в сундуке. — Вот новый, раза четыре, может, надеванный. Помялся…

— А утюг на что?! Где этот ваш нехристь немецкий?! — Фофаня завертелся, высматривая Эрнеста.

И — дивное дело! — сразу нашлись горячие уголья для чугунного утюга, сам собой выполз из дальнего угла, освободился от пыльных коробок и накрылся толстым сукном стол, на котором утюжить, и горячая вода поспела ровно в тот миг, как Еремей вытащил из несессера бритву. Маша подшивала оторвавшийся манжет, Венецкий искал в сундуке полагающиеся к мундиру сапога, Граве побежал составлять микстуру, без которой не мог отпустить пациента. Фофаня отважно путался у всех в ногах, его едва не припекли утюгом, но именно благодаря Фофаниным крикам и распоряжениям Андрей не имел возможности слово вставить.

— Букли загнуть, букли загнуть! — требовал Фофаня.

— Какие букли, когда повязка?! — Андрей пытался как-то остановить все это столпотворение, но его впервые не слушали — и слушать не желали. Возможно, потому, что он напрасно пытался придать голосу уверенности; прежней, которая помогла объединить соратников, не было, новую — взять неоткуда, а душа вдруг затрепетала в отчаянии — она поняла, что именно теряет навеки.

Спасти то, что возникло между ним и Демушкой, Андрей не мог — ее судьба решена. Он мог только сказать ей: «Я все знаю, это была ты, это тебя Господь услышал!» Он был уверен, что она поймет.

Ловкие руки натягивали ему чулки, облачали в рубаху, взбивали волосы, застегивали пуговицы… А сам он вдруг понял: чтобы получить хоть несколько секунд встречи, нужно совершить какое-то благодеяние, и прямо сейчас, немедленно.

— Феофан Морковкин! — громко крикнул Андрей.

— Чего угодно? — Фофаня встал перед ним, ожидая приказаний.

— Еремей Павлович, где у нас новый образ блаженного Феофана? Дай сюда.

Образ был найден и вставлен Андрею в руки.

— Ты свое дело сделал, и от присяга я тебя освобождаю, — сказал он. — Вот тебе Феофан Исповедник на память. Еремей Павлович, дай ему еще рубль и выпроводи его навеки.

— Собирай свое тряпье, — велел дядька. — Принарядили тебя, как жениха. Глядишь, и впрямь найдется тебе Матрена Никитишна.

Фофаня даже не сразу додумался благодарить Андрея. Но когда он заговорил — стало ясно, что благодарность и в полчаса не уложится. Венецкий приказал ему немедленно замолчать и повел Андрея прочь из темной комнаты, на свежий воздух.

В столице была весна — истинная и окончательная. Весенний воздух вошел в грудь, весенний ветер ударил в лицо.

— На Дворцовую, к Лебяжьей канавке! — приказал Венецкий кучеру. — В том углу Зимнего — Большая дворцовая церковь. Ты в ней бывал, Соломин?

— Не доводилось.

— Вот где роскошь! Ничего, еще увидишь!

Экипаж Венецкого пролетел по Невскому, едва не опрокинувшись на повороте.

— Держись, Соломин! — крикнул Венецкий. — Успеем!

— А для чего?

— Не знаю! Но нужно успеть! — полная бессмыслица этой поездки графа совершенно не смущала.

Андрей же твердил себе одно: «Слово будет исполнено, слово будет исполнено, обещал найти — и вот я, вот…»

Фофаня оказался прав — когда черномазую Демушку в личных покоях государыни собирали и снаряжали под венец, это потребовало немалого времени — как и всякое дело, в котором участвует вшестеро больше человек, чем надо бы. Придворный куафер с помощниками завил ей волосы, но не сразу собрал локоны в модную прическу, несколько раз заново укладывал их, чтобы они роскошной гривой падали на плечи. Горничные порвали две пары белых ажурных чулок. Прямо в руках у государыни развалился дорогой склаваж [27] Склаваж (с франц.) — женское шейное украшение, драгоценные камни на кружевной ленте или бархотке. с алмазами — ее подарок черномазой Демушке. Побежали за ювелиром, пока не починили — с места не двинулись.