Мария Семенова - Меч мертвых

А между двумя городами стоял ощетинившийся лес в клочках нерастаявшего снега, залитый черной водой.

Юркая кожаная лодка петляла между мокрыми стволами, уверенно пробираясь вперед в ночной темноте. Белоголовый парнишка, орудовавший коротким веслом, знал здешние места, как собственный двор. Его звали Тойветту, он был ижором из рода Серебряной Лисы, и почему гиблой ночью он плавал по болотам на маленькой лодке, вместо того чтобы спать у домашнего очага — это никого не касалось. Он не первую седмицу жил в лесу один; когда наводнение изгоняло его с облюбованного островка, он перебирался на другой. И весь сказ.

Ощутив встречное течение, молодой ижор понял, что попал на протоку и скоро впереди будет открытый разлив. Его близость он тоже сперва ощутил, и только потом привыкшие к темноте глаза различили, что деревья вправду стали редеть.

Перед тем, как выбраться из затопленной чащи, Тойветту осторожно помедлил, по-звериному напрягая все чувства. И правильно сделал, как вскорости оказалось. Там, где протока истекала из озера в лес, медленно перемещалось что-то громадное. И очень зловещее.

Лежалое дерево, поднятое водой и цепляющееся воздетыми корнями за ветви собратьев?.. Неведомое чудовище, пробудившееся в земной глубине?.. Между лопатками у смелого охотника покатился мороз, но в это время, благодарение небесному Старику, облака истончились, выглянула луна. И Тойветту увидел, что в протоку, подминая кусты, медлительно и неуклюже вползал длинный корабль.

Самое страшное было в том, что ижор знал этот корабль. Знал и хозяина, молодого датского княжича из Нового Города. Даже на охоту его когда-то водил чуть не по этим самым местам…

Тогдашняя охота ни к чему хорошему не привела, да и теперь что-то было неладно, что-то было не так. Большой корабль казался безлюдным. Не двигались в круглых люках проворные весла, не переговаривались, не смеялись охочие до шуток гребцы. Только царапали по днищу кусты и коряги, да голая мачта раскачивалась и скрипела оснасткой. Словно жалуясь на что-то собратьям, еще не лишенным корней…

Страх Тойветту смешался в конце концов с любопытством, притом что он знал — подобное любопытство нередко бывает погибельным. Он пошевелил веслом и тихо укрылся за стволами деревьев, а потом накинул веревку и прямо из лодочки перебрался на ветви большой сосны, росшей рядом с протокой. С ловкостью куницы скользнул вверх, прополз по толстому суку… И замер, примостившись таким образом, чтобы корабль прошел прямо под ним. Он был уверен, что ни лодочку, ни его самого оттуда не заметят.

И корабль, несомый течением, действительно появился и прошел прямо под ним, но Тойветту в ужасе пожалел о своем безрассудстве еще до того, как узрел его хищный темный нос, явившийся над зарослями ольхи. Ибо впереди корабля наплывала волна несильного, но отчетливого запаха. Ижорский охотник ощутил его и прирос к суку, на котором лежал. Запах говорил о неприбранных мертвецах, о жестокой насильственной смерти…

На луну стало постепенно наползать облако, но света еще хватало, и Тойветту увидел все. На палубе в самом деле покоились неподвижные человеческие тела. Люди погибли не здесь: кто-то уже мертвыми приволок их сюда и побросал, словно мешки, между скамьями гребцов. Так они и лежали, лишенные последнего достоинства, в черной крови, запекшейся на одеждах. Одни — нелепо раскинувшиеся, другие, наоборот, смятые, сваленные в общую кучу, начавшие, казалось, срастаться…

И только один, склонившийся на самом носу, еще сохранял какое-то сходство с живым. Он выглядел так, словно приполз туда сам. Совершил некое последнее усилие — и поник на палубные доски, чтобы уже не подняться…

У Тойветту закружилась голова, он зажмурился — плотно, до зеленых кругов перед глазами — и припал лицом к шершавой коре, чувствуя, как утрачивают цепкость ставшие бескостными пальцы. Сейчас его обмякшее тело сползет с ветки вниз, он упадет на корабль и поплывет дальше вместе с мертвецами, такой же мертвый, как и они. Или погибшие корабельщики заметят его, окружат сосну и станут трясти, пока опять-таки не заполучат его к себе…

Он долго не шевелился, не смотрел и почти не дышал, ожидая неминуемой гибели. Но Калма-Смерть все не торопилась за ним: в конце концов неподвижно лежать стало холодно, и Тойветту отважился приподнять веки.

Страшный корабль был еще виден, потому что облачко миновало луну и болота опять заливало неживое зыбкое серебро. Корабль медленно удалялся, уносимый течением. Тойветту погладил бронзовую утиную лапку на поясе и собрался было облегченно перевести дух, и вот тут-то не в меру острые глаза уловили на далекой уже палубе какое-то движение!..