Джеймс Купер - Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник)

– Уа-та-Уа – мое имя. Я не минг, я добрая делаварка – друг ингизов. Минги жестокие, любят скальпы для крови, делавары любят для славы. Иди сюда, здесь нет глаз.

Уа-та-Уа повела свою новую подругу к озеру и спустилась на берег, чтобы укрыться под деревьями от посторонних взоров. Здесь девушки сели на упавшее дерево, вершина которого купалась в воде.

– Зачем пришла? – с участием спросила молодая индианка. – Зачем ты пришла?

Со своей обычной простотой и правдивостью Хетти поведала ей свою историю. Она рассказала, в каком положении находится ее отец, и заявила, что хочет помочь ему и, если это возможно, добиться его освобождения.

– Зачем же твой отец пришел к мингам прошлую ночь? Время военное – он знает. Уж не мальчик, борода есть. Шел, зная, что у ирокезов томагавк, и ножик, и ружье. Зачем пришел ночью – чтобы схватить за волосы, чтобы оскальпировать девушку-делаварку?

– Неужели он схватил тебя? – спросила Хетти, оцепенев от ужаса.

– Почему же нет? Волосы у делаварки разве хуже, чем у минга? Разницы нет. Губернатор не знает. Бледнолицему не годится скальпировать. Не его дело, как, бывало, говорил добрый Зверобой.

– А разве ты знаешь Зверобоя? – спросила Хетти, покраснев от изумления и восторга. – Я его также знаю. Он теперь в ковчеге вместе с делаваром, которого зовут Великим Змеем. Славный и храбрый мужчина этот Великий Змей.

Хотя природа одарила индейских красавиц темным цветом лица, щеки Уа-та-Уа покрылись еще более густым румянцем при этих словах, а ее черные, как агат, глаза засверкали живым огнем. Предостерегающе подняв палец, она понизила свой и без того тихий и нежный голос до едва слышного шепота.

– Чингачгук! – воскликнула молодая делаварка, произнося музыкальным тоном это вовсе не мелодичное имя. – Его отец Ункас – великий начальник могикан, первый после старика Таменунда! Так ты знаешь Чингачгука?

– Он пришел к нам вчера вечером и пробыл с нами в ковчеге два или три часа. Я ушла, а он остался. Я боюсь, как бы он не задумал прийти за волосами, как бедный мой батюшка и Гарри Непоседа.

– Почему же нет? Чингачгук – красный воин, очень красный, и волосы с неприятельского черепа делают ему честь. Будь уверена, что у него будет добыча, славная, богатая добыча.

– Стало быть, он так же зол, как и все дикари? – с живостью сказала Хетти.

– О нет, совсем нет! – возразила делаварка с большим одушевлением. – Маниту улыбается и очень доволен, когда молодой воин несет перед ним на своей палке дюжину, две, целые сотни головных уборов, – чем больше, тем лучше. Отец Чингачгука сдирал волосы, дед сдирал, все старики сдирали, а Чингачгук превзойдет их всех.

– В таком случае, Уа-та-Уа, страшны должны быть сны Великого Змея. Жестокий человек не получит прощения.

– Не жесток он, и не за что его винить! – вскричала Уа-та-Уа, сердито топнув маленькой ножкой. – Змей храбр, говорю я тебе, и на этот раз принесет домой множество неприятельских скальпов.

– Неужели он за этим и пришел сюда? Неужели в самом деле пробрался он через горы и леса лишь для того, чтобы мучить себе подобных?

Этот вопрос немедленно укротил возрастающий гнев полуобиженной индейской красавицы. Она сначала недоверчиво посмотрела вокруг себя, как будто боялась шпионства, потом бросила гордый и кокетливый взгляд на свою внимательную подругу. Затем принялась хохотать изо всех сил, и ее хохот разлился мелодией на далекое пространство. Но страх быть открытою скоро положил конец этому выражению чрезмерной радости: отняв от лица свои руки, она опять взглянула на молодую подругу с очевидным желанием удостовериться, до какой степени ей можно вверить свою тайну. Хетти, само собой разумеется, вовсе не была обворожительной красавицей, но не было в ней, однако, и тех неприятных признаков, которыми так часто сопровождается умственная слабость. Многие даже находили ее очень миленькой девушкой, и никому с первого взгляда не приходило на ум, что природа лишила ее обычной доли человеческих способностей. Впечатление, произведенное ею на Уа-та-Уа, было благоприятное во всех отношениях. Уступая непобедимому внутреннему влечению, молодая индианка бросилась на шею своей собеседницы и принялась целовать ее с необыкновенной нежностью.

– Ты добра, моя милая, очень добра, я это вижу! – воскликнула с воодушевлением индианка. – Уже давно нет у Уа-та-Уа ни друга, ни сестры – никого нет, с кем делить сердечные чувства. Ты будешь другом Уа-та-Уа, не правда ли?