Рэйчел Кейн - Принц Теней

– Итак? Время позднее – все порядочные женщины уже должны быть в своих постелях. Луна сегодня на нашей стороне. И коли уж Ромео так искушен в лазании по стенам, сейчас самый подходящий момент продемонстрировать нам свое мастерство.

Ромео в прошлом году случайно узнал, что я Принц Теней, – после кражи очень дорогой золотой чаши из сокровищницы дворца Уттери. Я тогда не рассчитал время и неудачно столкнулся с ним в дверях, когда он возвращался ночью после очередного ночного приключения, а я, страшно хромая на вывихнутую ногу, нес свой трофей. Он перевязал мне лодыжку, спрятал чашу и врал о времени моего возвращения, когда его спрашивали, – и все это без малейшего сомнения или стыда. Но он не задавал вопросов, а я не рассказывал ему ничего о своих других приключениях. Иногда, хотя и не часто, мой кузен бывал довольно сообразительным.

– Приготовьтесь, – поторопил я Меркуцио и Ромео.

Сам я уже надел неяркий темно-голубой камзол и плащ, простой и без всяких знаков отличия и семейных гербов. Обувь я тоже выбрал неприметную и незапоминающуюся: я мог бы пройти в таком виде довольно близко от любого своего знакомого – и он не узнал бы меня, если бы не столкнулся со мной лицом к лицу. А лицо я прикрывал капюшоном и шелковой маской.

Меркуцио тоже был уже готов к ночным похождениям: на его одежде не было обычных ярких украшений и драгоценностей, и в своем неброском коричневом наряде он выглядел непривычно незаметным. Из кармана он достал шапку и убрал под нее волосы.

Оставался только Ромео, который все еще был одет в цвета Монтекки. Мы вдвоем уставились на него и смотрели в упор, пока он наконец не огрызнулся:

– Что?!

– Мы собираемся сделать кое-что очень и очень опасное и даже, возможно, глупое, – произнес Меркуцио. – Будет лучше, если тебя не смогут узнать… хотя бы на расстоянии, скажем, выстрела из арбалета.

Ромео вспыхнул, и я вдруг понял, что он еще все-таки больше ребенок, чем мужчина: он, конечно, был уже мужчиной с точки зрения закона, но ему предстояло еще очень многому научиться, чтобы получить право так себя называть.

Он вздернул подбородок и кивнул, потом повернулся к сундуку и стал рыться в нем в поисках подходящей одежды. У нас с ним был разный рост, но простая рубаха и жилет, которые он выбрал, ему подошли. Бальтазар принес еще один плащ, на этот раз – из грубой черной ткани, свободного покроя. Этого хватило, чтобы замаскировать все, что было нужно.

– Не стоит этого делать, – шепнул мне Бальтазар на ухо.

Он бы ненамного старше меня, и хотя редко хозяин и слуга становятся друзьями, я считал его таким же близким другом, как и Меркуцио. Он тоже хранил мои тайны – как и тайны Меркуцио, кстати.

– Воровство – это неподходящее занятие для компании полупьяных молодцов. И вы это знаете.

– Они со мной не пойдут, – сказал я. – Меркуцио и Ромео будут отвлекать внимание стражи.

Бальтазар сделал глубокий вдох, а потом медленно выдохнул.

– Синьор, я знаю, что вы не прочь рискнуть, но на этот раз – идти в дом Капулетти, снова…

– Принц Теней уже грабил все лучшие дома Вероны, – возразил я. – Он украл серьги у спящей герцогини. Какая разница? Это всегда риск.

– Тогда все было иначе. Тогда это было ради мести и добычи, – ответил он. – А сейчас вы делаете это для семьи. И за вами будут следить.

Бальтазар был посвящен в мою тайну с самого начала. Мои первые вылазки были детскими забавами, дерзкими, но не более того: когда мне было десять, я отомстил за обиду Меркуцио. Я украл брошь у одной из его тетушек, которая велела высечь его за непослушание. Мне удалось тогда перелезть через стену, проскользнуть в ее спальню и украсть брошь, а потом продать ее в ювелирной лавке. Меркуцио получил деньги – компенсацию за свое унижение. Потом, раз от раза, мое воровское искусство росло и совершенствовалось, и Бальтазар знал обо всем.

Со временем я вошел во вкус. Это было действительно искусство, которое требовало сосредоточенности, мастерства, ловкости и силы. Оно также требовало чутья – способности определить, когда задуманное возможно осуществить, а когда лучше не стоит пытаться.

И вот сейчас Бальтазар озвучил мои собственные тревожные предчувствия, которые я старательно пытался не замечать.

– Об этой девице разное говорят, – продолжал Бальтазар. – Об этой Розалине. У нее дурной глаз. Ведьмин.

– Я ее видел. Ничего ведьминского в ее глазах нет.

Бальтазар фыркнул, и это лучше любых слов продемонстрировало, что он думает о женщинах.