Морис Леблан - Тайна замка Роборэй. Виктóр из спецбригады

– Что? Что по крайней мере? – взволнованно перебила Доротея.

– По крайней мере, такова официальная версия его смерти.

– Что вы? Что вы? – повторяла она с ужасом. – Значит, папа умер не от ран.

– Никто не знает истинной причины, – ответил де Шаньи.

– Но тогда… От чего же он погиб? Что вы думаете? Что предполагаете?

Граф молчал.

С мучительным волнением смотрела на него Доротея и, точно боясь выговорить ужасное слово, прошептала:

– Неужто… Неужто он убит?

– Многое заставляет об этом думать.

– Но чем, как?

– Отравили.

Удар был нанесен. Доротея плакала. Граф наклонился к ней и сказал, протягивая ей измятый листок, вложенный в письмо.

– Возьмите, прочтите. Между двумя приступами бреда ваш несчастный отец с трудом нацарапал эти строки. Администрация госпиталя нашла их после его смерти в конверте с моим адресом и, не читая, отослала мне. Посмотрите, как изменился почерк: он с трудом держал карандаш. Видно, что только сильнейшее напряжение воли заставляло его писать.

Доротея вытерла глаза. Ей слишком хотелось узнать правду и самой разобраться в этом хаосе. Она взяла листок и стала читать вполголоса:

– «Какой ужасный сон… А может быть, совсем не сон, а правда. В кошмаре или наяву случилось это… Раненые спят на своих койках. Ночь… Никто не просыпается. Я слышу легкий шум, чьи-то шаги под окном. Идут двое и тихо разговаривают. В палате духота, окно полуоткрыто, поэтому мне слышен разговор. Вот кто-то толкнул снаружи раму. Окно высокое, для этого надо влезть на плечи другому. Что ему нужно? Он пробует просунуть руку, но отверстие слишком узко. Около окна стоит мой ночной столик, он мешает распахнуть окно. Он засучил рукав. Рука пролезла. Он шарит на моем столе, ищет ящик. Понимаю: в ящике – медаль. Я хочу закричать, но горло сдавлено. И еще… Какой ужас: на столике стакан с моим лекарством. Рука что-то влила в стакан. Несколько капель из пузырька. Яд! Я не буду его принимать. Ни за что! И я пишу об этом, чтобы помнить: ни за что не принимать лекарства. Рука выдвинула ящик. И, когда она вытаскивала медаль, я видел на ней выше локтя три слова…»

Доротея низко наклонилась к строкам. Почерк стал совсем неразборчивым, и с большим трудом она прочла по складам:

«Три слова… выжжено… татуировкой, как у моряков. Три слова, боже мой… те же слова, что и на медали: “In robore Fortuna…”»

Карандаш черкнул еще несколько раз по бумаге, но букв нельзя было разобрать.

Доротея долго сидела, низко опустив голову и обливаясь слезами. Все молчали. Тяжело перенести смерть отца, но еще тяжелее узнать, что он погиб от чьей-то руки.

Наконец Октав де Шаньи прервал молчание:

– Лихорадка усилилась, и в бреду ваш отец мог машинально выпить лекарство. Это самое простое и правдоподобное предположение. Я не сомневаюсь, что ему влили в стакан яд. Правда, должен вас предупредить, что у нас нет никаких официальных данных по этому поводу. Я уведомил Эстрейхера и Дювернуа, и мы вместе отправились в Шартр. К сожалению, врача и фельдшеров той палаты успели сменить, и нам пришлось ограничиться получением в канцелярии госпиталя официальной справки о смерти лейтенанта Жана д’Аргонь от заражения крови. Мы долго советовались что делать и решили ничего не предпринимать. Единственным доказательством убийства было письмо. Но судьи могли сказать, что письмо написано в бреду, поэтому мы решили не разыскивать преступников и думаем, что поступили правильно.

Доротея молчала. Граф решил, что она осуждает их решение, и стал оправдываться:

– Уверяю вас, что мы ничего бы не добились. Война создавала бесчисленные препятствия. Кроме того, если бы мы занялись расследованием, мы, несомненно, должны были бы считаться с тем фактом, что, кроме нас троих, – потому что Жана д’Аргонь уже не было в живых – есть еще кто-то, бьющийся, как и мы, над разрешением той же загадки и овладевший таким важным ключом, как медаль. Несомненно, у нас есть враг, и враг, способный на самые ужасные преступления. Одним словом, все эти соображения плюс политические события помешали нам заняться розысками преступников. Мы дважды писали в Бар-Ле-Дюк, но не получили ответа. Время шло. Жорж Дювернуа был убит под Верденом. Эстрейхера ранили в ногу под Артуа. Я был послан в Салоники, откуда вернулся только после заключения мира. И, как только был демобилизован, тотчас приступил к ремонту Роборэя. Вчера мы справляли новоселье, а сегодня имеем удовольствие видеть вас у себя.

Теперь вы понимаете, – продолжал он, – как вы нас поразили, сообщив нам, во-первых, о чьих-то недавних раскопках, а во-вторых, тем, что эти раскопки производятся в тех местах, где имеется надпись или хотя бы слово «Fortuna». Припомните, что это слово выгравировано на медали вашего отца и на руке убийцы. Мы так доверились вашей проницательности, что графиня и Рауль Дювернуа решили посвятить вас в нашу тайну. Я рад, что чутье не обмануло графиню, раз оказалось, что вы Иоланта д’Аргонь.