Морис Леблан - Тайна замка Роборэй. Виктóр из спецбригады

Граф снова остановился, подходя к главному.

– Впрочем, было одно-единственное указание. Жан д’Аргонь рассказал, что у его отца была старинная золотая медаль, которой он придавал какое-то особенное значение. К несчастью, отец Жана погиб на охоте и не успел объяснить ему значение медали, но Жан твердо помнил, что на медали была какая-то надпись, где фигурировало слово «Роборэй», то есть имя того замка, с которым все мы так или иначе связывали свои надежды. Куда делась эта медаль, Жан д’Аргонь не знал, но собирался порыться в ящиках и чемоданах, вывезенных из его усадьбы перед немецкой оккупацией. Хранились эти вещи в Бар-Ле-Дюке, в городских складах. Все мы были людьми порядочными, и так как каждый из нас мог погибнуть на фронте, мы торжественно поклялись друг другу разыскивать этот клад сообща и разделить его поровну. Между тем отпуск д’Аргоня истек, и он первым уехал на фронт.

– Это было в ноябре пятнадцатого года? – спросила Доротея. – Мы провели тогда с папой лучшую неделю в моей жизни. Больше мы с ним не виделись.

– Совершенно верно, в конце пятнадцатого года, – подтвердил граф де Шаньи. – Через месяц, в начале января, Жан д’Аргонь был ранен на северном фронте. Его эвакуировали в Шартр, а через несколько дней мы получили от него подробное письмо. Это письмо осталось недописанным…

При этих словах графиня сделала движение, как бы желая его остановить, но граф сухо и решительно возразил:

– Нет-нет. Мадемуазель д’Аргонь должна прочесть это письмо.

– Вы, может быть, и правы, – возразила мадам де Шаньи. – Но все-таки…

– Что вас так волнует? – удивленно спросила Доротея.

– Я боюсь причинить вам ненужное огорчение. В конце письма сказано…

– Мы обязаны сообщить это мадемуазель д’Аргонь, – решительно перебил граф.

С этими словами он вынул из бумажника письмо со штемпелем Красного Креста.

Графиня крепче сжала руку Доротеи, а взгляд Рауля Дювернуа стал еще сердечнее. Доротея напряженно слушала, с волнением ожидая последних строк, суливших ей новое горе.

Граф вынул письмо из конверта и стал читать:

– «Дорогой Октав!

Прежде всего могу вас успокоить относительно своей раны. Доктора не нашли ничего серьезного, и осложнений не предвидится. Скоро я буду на ногах, так что и говорить о ней не стоит. Расскажу вам лучше о поездке в Бар-Ле-Дюк.

После кропотливых поисков я наконец нашел эту драгоценную медаль. Покажу ее вам по приезде в Париж и, чтобы вас заинтриговать, сохраню пока в тайне надпись на лицевой стороне. Зато на другой стороне медали выгравирован девиз «In robore Fortuna» – «Богатство в твердости духа». Несмотря на то, что слово «robore» пишется иначе, чем название замка «Roboreu», надпись, несомненно, намекает на замок Роборэй, где скрыто сокровище по нашим семейным преданиям.

Итак, дорогой друг, мы сделали большой шаг к разрешению загадки. Нам необычайно повезло. Я думаю, что в дальнейшем нам во многом поможет одна молодая особа, с которой я недавно провел несколько дней. Я говорю о своей маленькой дочери Иоланте.

Вы знаете, как я страдаю при мысли, что не могу быть нежным и внимательным отцом, как бы хотелось. Я слишком любил покойную жену и после ее смерти находил единственное утешение в путешествиях. Поэтому я редко бывал на той скромной ферме, где жила моя девочка.

Иоланта росла под присмотром старых слуг и, можно сказать, сама себя воспитала. Сельский священник давал ей уроки, но еще более уроков взяла она у природы, наблюдая жизнь растений и животных. Выросла девочка веселой и вдумчивой. Каждый раз, бывая в Аргони, я удивлялся ее необычайному здравому смыслу и начитанности. Сейчас Иоланта служит в Бар-Ле-Дюке сиделкой полевого госпиталя. Поступила она по собственному желанию. Ей всего пятнадцать лет, а все уважают ее и считаются с ней, как со взрослой. Она обо всем рассуждает с серьезностью взрослого человека, решает все дела самостоятельно и судит о вещах и людях по их внутренней сути, а не по внешнему виду.

– У тебя, – говорил я ей не раз, – глаза кошки, которая видит впотьмах.

Когда кончится война, я привезу ее к вам и уверен, что с ее помощью мы добьемся блестящих результатов».

Граф умолк. Доротея печально улыбалась, взволнованная и растроганная теплыми словами письма. Потом спросила:

– И это все.

– В этом письме нет больше ни слова, – ответил граф де Шаньи. – На этом оно обрывается. Написано оно пятнадцатого января шестнадцатого года, но отослано мне лишь через две недели, тридцатого. Из-за разных войсковых перегруппировок письмо попало ко мне с большим опозданием. Получил я его в середине февраля и впоследствии узнал, что вечером пятнадцатого января у Жана д’Аргонь внезапно поднялась температура. Доктора констатировали заражение крови. От заражения он и умер, или, по крайней мере…