Юлия Крен - Дочь викинга

– Прошу вас, помогите нам, – сказала Руна. – Я буду трудиться, сколько потребуется. Я умею выполнять любую работу. Но моей спутнице и ребенку нужна крыша над головой, еда и молоко. – Она помедлила. – Мы крестьянки. Пришли с побережья. Наши мужья погибли, а мы не смогли управиться с хозяйством.

Она надеялась, что люди не прогонят ее, что улыбка женщины искренняя, что не повторится история с Бертрадой, которая накормила их, а потом предала, так и не назвав своего имени.

Впрочем, эта крестьянка своего имени не скрывала.

– Я Одинга, – сказала она. – А вас как зовут?

Руна заметила, что жители этой деревни говорили на странном языке – смешении норманнского и франкского, и это придало ей мужества.

– Это Гизела, а я Руна. Она из народа франков, я – северянка.

Одинга нисколько не удивилась этому. Похоже, она привыкла к тому, что дети разных народов могут быть вместе.

– Тогда идите ко мне – если можете.

Гизела лежала на траве и не шевелилась, поэтому Руна вначале внесла в дом Арвида, а потом свою подругу – та показалась ей не намного тяжелее ребенка.

Войдя в дом, северянка увидела, что Одинга приложила Арвида к своей груди. У стола сидело несколько сопливых детишек, младшему было не больше двух лет – это его Одинга еще кормила грудью.

Опустив Гизелу на лежанку, Руна почувствовала, что ей на глаза наворачиваются слезы. В последние дни тревога не позволяла ей думать о Таурине, тосковать по его ласкам, теперь же, когда Арвиду ничто не угрожало, Руна заскучала по мужчине, который когда-то был ее злейшим врагом, а теперь стал близким человеком.

Северянка украдкой вытерла слезы.

– Где мы? – спросила она у Одинги. – Как называется эта деревня?

Единственное, что Руна знала об этих землях, – что они поросли густым лесом и потому тут почти никто не живет.

Дети, сорвавшись со своих мест, стали с воплями носиться вокруг стола, но крестьянке это не мешало. Ничто не могло развеять ее покой, ничто не выводило ее из себя. Она была упитанной, как и ее дети, а значит, урожай в этом году был богатым: еще одна причина для того, чтобы не волноваться.

– Тут, на востоке Нормандии, мало кто живет, – рассказывала Одинга. – Там, где земля не такая скалистая, есть и другие поселения, но все они расположены далеко друг от друга.

Чем дольше она говорила, тем заметнее становилось влияние языка норманнов на ее речь. В каждую фразу, произнесенную на франкском, попадало норманнское словечко, и наоборот. Это было немного странно, но Руне такая речь была привычна, ведь именно так она говорила с Гизелой. Наверное, так говорили все люди, утратившие родину и поселившиеся здесь.

– Хоть мы и живем вдали от городов, – продолжила Одинга, – северяне нас не пощадили. Вначале они приплывали сюда, грабили, жгли дома, убивали… Моего мужа, царство ему небесное, зарубили… – На мгновение она замолчала, но затем продолжила, как ни в чем не бывало: – Потом правители заключили мир и здесь поселились северяне. Вместо того чтобы закладывать собственные поселения, они приходили в деревни, где жили франки. И брали себе в жены местных женщин, потому что норманнки остались у себя на родине. Один из таких северян поселился и у нас. Его зовут Альфр. Он стал моим мужем.

Одинга не сказала, хотела она становиться женой Альфра или же ее принудили к этому. Ее голос оставался спокойным, а лицо если не счастливым, так уж точно безмятежным.

– Не важно, с кем возлечь, с франком или с норманном. Главное, что в доме есть мужчина, способный вспахать поле. И детям нужен отец.

Они были женаты уже довольно давно, и Альфр говорил на ее языке, а она на его. «На нашем языке, – подумала Руна. – На нашем общем языке».

– Альфр… Он родом из Норвегии? – осторожно осведомилась она.

Руна не знала, радоваться ей или пугаться, если окажется, что в этой деревне живет человек, знававший когда-то темные воды фьорда и заснеженные горы, скалистые склоны и одиночество ее родины.

– Нет. – Одинга покачала головой. – Альфр – датчанин, как и большинство здешних северян. Из Норвегии тут никого нет.

Она отняла Арвида от груди, прижала его к плечу и похлопала по спине, пока ребенок не срыгнул. Затем Одинга передала малыша Руне, и в комнате ненадолго воцарилась тишина. Гизела лежала неподвижно, но дышала. Арвид удовлетворенно икнул – впервые с тех пор, как появился на свет, он наелся досыта. Сложно было поверить в то, что еще вчера его личико было багровым от крика, так ему хотелось есть.