Надежда Петраковская - Пещера Трёх Братьев

– Оставайтесь здесь! – приказал старший брат.

Рик запросился с ним, Убейтур отшвырнул его сердитым взглядом.

– Теперь я для вас и Беркут, и Беркутиха! Следи за братом.

И Рик подчинился. Без Убейтура, знающего обряд посвящения, он никогда не станет охотником. А если не станет охотником, навсегда останется выростком и, как девчонка-крутеня, будет стоять у очага на коленях, дуть в светлый мох, визжать от страха при виде пучеглаза, плетущего свой бесконечный потяг в углу пещеры, и есть глину.

Убейтур спустился по мокрому обрыву и через неширокий родовой ручей пробрался к подножию осыпи.

Стемнело, когда он тихо, как рысь, подкрался к вырванному из земли валуну, каменное ребро которого поросло зеленой тиной. Валун был огромен, он почти наглухо закрывал пасть пещеры, оставив с краю небольшой лаз – в рост и ширину взрослого охотника.

Убейтур хотел было скользнуть внутрь, но вдруг будто окаменел – и сам превратился в скальный выворотень.

В родовом гнезде слышался плач! Убейтур задержал дыхание, волосы на его голове зашевелились, он послал всю силу в руку, сжимающую копье. «Духи предков в пещере, все души умерших сородичей – тех, кого поглотила Вода!»

И сейчас они вернулись в свое гнездо и плачут, оглашая камни. И старая Беркутиха легко ступает между ними – и ждет его, Убейтура, чтобы забрать и увести к небесным стадам. Не должен разлучаться род.

Убейтур сорвался с места и одним прыжком очутился в безопасном углублении под валуном со стороны северного ветра. Охотничья выучка спасла его: сам оставаясь незаметным, он увидел врага вживую.

Под сводом пещеры стояла девчонка. Она была младше Рика, но гораздо старше Чуна. В руке – пустой олений желудок. А шкура подвязана двойной сухожилкой.

«За водой послали. Неужели одну?»

Убейтур подождал, не выйдет ли кто-нибудь следом, но вокруг безмолвно спала ночная тишь, и лишь из пещеры по-прежнему доносился тихий, заунывный вой скорби.

Девочка повернулась к нему спиной и, волоча по осыпи узкий темный хвост, стала осторожно спускаться к воде.

«Хвост!»

Убейтур почти слышал, как гудит от гнева кровь, как тяжелеют веки от сладкого предчувствия мести. Он ощерил копье на изготовку и злобно глядел, как тихо и уверенно входит в поток двуногая дичь… Как он ошибся! Принять писк Водяных Крыс за могучий даже в скорби жалобный клекот угасших Беркутов!

Он шел за дичью. Он крался за ней тихо, как тень, и был ее тенью, повторяя все ее движения.

Жалкая Крыса! Она хочет жить в пещере Беркутов – Беркутов, покоривших вершины и стороной облетающих падаль!..

Он уже наметил точку удара – меж двух крысиных лопаток. Но что-то мешало сделать последний взмах.

Что?!

Убить врага на своей земле – право каждого Беркута. И если бы сейчас его род был цел, он, не задумываясь, сделал это. Но рода нет. И одному ему отстоять пещеру не удастся. Даже если в родовых камнях затаились одни матери-Крысы, а охотников смыла вода, он ничего не сделает в одиночку. Матери загрызут его, и сработанное Смелом копье не поможет.

Убейтур ведал: самое страшное, что знает охотник, – это не слаженный бег серых пустынников, пожирающих любую плоть на своей тропе и воющих в безглазые глухие ночи за дальними холмами; это даже не высеченный намертво в памяти нескольких поколений Беркутов грозный и все затмевающий топот длинноносых хоботарей, живущих в низинах. Самое страшное, что есть на свете, – это стойбище разъяренных матерей!

А как же Рик и глупыш? Они погибнут одни.

И он глядел с содроганием ненависти на маленькую Крысу, и копье плясало от возбуждения, но Убейтур – охотник, он не может думать только о своей жизни.

Маленькая Крыса нагнулась над ручьем, подставляя для удара беспомощную узкую спину. Вода затекала в желудок, она помогала ей черной ладошкой. И вдруг ее позвали.

Она резко выпрямилась и обернулась. Убейтур увидел перекошенный от страха рот и всей кожей почуял неродившийся крик… В один миг он прыгнул к девчонке и, зажав ей рот свободной от копья рукой, подхватил – и с ловкостью белки стал карабкаться на противоположный берег.

Он преодолел ручей в один дух – и прыжками стал уходить с добычей вверх по склону. Добыча трепетала в его руке, но он крепко стискивал ей зубы и, не разбирая троп, мчался к братьям.

В отдалении уже слышались голоса: глухие – охотников и хрипло-звонкие, принадлежащие матерям. Такие звуки издают перепуганные крысы, если схватить их за горло и начать потихоньку сдавливать.