Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

В задаваке не трудно было узнать ту самую вертушку, которая ехала недавно на отцовской машине в Кедровку. Петька собрался уже показать ей кулак, но девчонка отвернулась, подбежала к краю веранды и, перевесившись через загородку, закричала:

— Бабушка! А бабушка! Идите скорей! Отыскались беглецы несчастные. Поглядите, какие грязные да ободранные!

Сначала никто не отзывался. Потом послышались неторопливые шаги, и из-за угла показалась полная, еще крепкая старуха. Она, как и следовало ожидать после появления девчонки, оказалась тоже знакомой. Петька с первого же взгляда узнал в ней бабку, которая рассказывала ему про Кедровку и божью муху.

Выложив из передника на крылечко несколько огурцов и морковок, старуха отряхнула подол и пристально глянула на мальчишек:

— Ну что, бродни? Рады, чай, что живые остались? Радуйтесь теперь. Радуйтесь! Кабы я была на месте Сергея, бросила бы вас где ни то в болоте. Пускай доедали бы комары. Кому такое добро надо?..

Сердитый взгляд старухи на миг задержался на лице Петьки.

— Постой-ка, постой! Да мы, никак, милок, с тобой уже знакомые? Ты, стало быть, и есть тот городской, который убег от вожатой?

— Угу, — смущенно потупил взгляд Петька.

— Та-а-к. Хорош гусь!.. Мать страдай, значит, на операции, отец холодный-голодный мотайся по командировкам, а тебя кобели по лесу гоняют?

Отчитав Петьку, бабка еще усердное принялась за Колю. Чего только она не припомнила внуку! Раза два бралась и за хворостину. Но, к счастью, дальше слов дело не пошло. Прислушиваясь к разговору, Петька даже подумал, что пасечница сердится только для виду и что на самом деле ее, как и Сережу, возвращение беглецов скорее радует, чем сердит. Тик же думала, должно быть, и девчонка. Вместо того, чтобы притихнуть и спрятаться где-нибудь за углом, она стояла за спиной у бабки и показывала Петьке язык.

Разнос кончился тем, что пасечница отправила друзей умываться, а внучке наказала слазить в погреб за молоком и подать на стол обед.

Нечего и говорить, что аппетит после пятнадцатикилометровой прогулки и почти беспрерывного купанья в лужах по росе у всех был превосходным. Уплетая картофельное пюре с огурцами да прихлебывая молоко, Петька даже не слышал, как дразнятся девчонка. А когда путешественники выбрались из-за стола, руки и ноги почему-то одеревенели, и потянуло ко сну.

— Баба! А баба! Мы полезем на сеновал. Ладно? — спросил Коля. — Чуток отдохнем, а потом поможем тебе. Польем капусту, нарубим дров.

— Поможете, как же! — все еще хмурясь, но уже совсем добродушно проворчала старуха. — Кто ее, капусту-то, после дождя поливает? Да и дров без вас наворочено… Полезайте уже на свой сеновал. Полость там положена. А одеяло я потом принесу. Сейчас под ним все одно не улежишь. Жарко. А к вечеру — другое дело.

Солнце и в самом деле стояло высоко. До заката оставалось еще часа три. Но друзей это не смутило. Забравшись на клеверное сено, покрытое мягкой кошмой, они прикрыли глаза и через десять минут уже спали.

Последнее, что услышал Петька в тот день, был разговор пасечницы с Сережей.

— Значит, Маркович прислал тебя вместо деда? — как бы раздумывая над чем-то, спрашивала старушка.

— Ага. Дед, говорит, вернется от соседей и, пока наполнение, поедет смотреть места для кочевки. А ты, мол, поможешь Матрене Ивановне. Да и боязно женщине там одной.

— Ну что ж, пускай едет, — согласилась пасечница. — Одной-то мне тут не сдюжить. А с тобой как-нибудь управимся. Только придется, сынок, постараться. Видал, какая погода наладилась? Ночи все паркие, дни — ясные, солнечные. Пчела, родимая, так и жужжит, так и жужжит. За вчерашние сутки контрольный улей полпуда показал, а нынче поди наберется и того больше…

— Ну, это не беда… Даже хорошо, — поправился Сережа. — Чем больше взяток, тем лучше. У меня только одна докука: как мы потом школьную заимку обстраивать будем? Время-то не ждет…

Кочевка… Контрольный улей… Школьная заимка. Незнакомые слова сыпались одно за другим, но до сознания Петьки они уже не доходили. Мальчишки заснули.

Следующее утро началось с возни и перебранки. Перед тем как проснуться, Петька почувствовал, что ему стало холодно. Не открывая глаз, он нащупал край одеяла и потянул на себя. Приятная теплота как будто вернулась, но не надолго. Уже через минуту спина оголилась снова. Стаскивая одеяло, Коля, казалось, нарочно дразнил приятеля да еще сам же и хныкал. В конце концов он не вытерпел, дрыгнул ногами и, усевшись на кошме, загнусил: