МеРи Назари - Стереть зиму с городского лица

– Я не мелюзга! Мне шесть с хвостиком. А вчера после геркулеса мама мне пообещала, что хвостик уже больше половины.

– Я с удовольствием замочил бы вас обеих с вашими хвостиками, – оскалив кривые зубы, проревел разбойник. —Передай это своей драгоценной мамочке и заодно Геркулесу! И, ого-го, готовьтесь к неприятностям. Вы разве не видите, что ваши счастливые деньки плакали горькими слезами?..—разбойник неожиданно осекся и заявил: – Хо-хо! О, если б я имел право рисковать собой, я бы рассказал все, но не откладывал бы и дела в долгий ящик. В общем, скоро очень скоро… Поверьте мне на слово! Вы будете жить там, где только бамбуковые медведи –и змеи, так называемые аспиды, станут вашими единственными соседями!.. Кар-рамба!

Дурмалей долго выговаривал ужасные проклятия, и Лика растерялась.

«Аспиды»,«Карамба»…

Ее не страшили эти слова. Угроза «замочить» – вот что самое страшное. Когда тебя заталкивают под душ прямо в одежде и замачивают, несмотря на то что у тебя есть много других важных дел… И это за то, что она всего лишь старалась не упустить ни одной мелочи при ответе. Ах, куда катится мир!

Няня тремя этими словами осуждала любой непорядок. И учила Лику во всех случаях жизни поступать, согласно этикету. В Ликином представлении, это означало быть воспитанной даже тогда, когда весь мир встал на ролики и вот-вот заедет за бордюр.

И Лика ответила Дурмалею с неожиданной легкостью и ясностью в голове, громко и отчетливо, как со сцены на детском утреннике, но забыв от волнения про все трудные и каверзные звуки:

– А если бы у вас были халосые манелы, то вы научились бы пликлывать ладоской свои неловные зубы, когда улыбаетесь!

Свирепое рычание было ей ответом.

Высокая трава, как кулисы, разомкнулась и сомкнулась вслед за грубияном, а Лика осталась болтаться вверх ногами на веревке, как замотанная в кокон гусеница…

Вспоминив зловещую усмешку «на всю улицу», девочка всплакнула. И то обстоятельство, что слезы текли не по щекам, а наоборот – от них, то есть в противоположном направлении, – преодолевая верхние ресницы, через бровки, по лбу, потом по волосам, – лишь усиливало их потоки.

Пока девочка плакала, голове от потерянной жидкости становилось все легче. И когда, казалось, стала совсем пустой, эта голова вдруг вспомнила деревянную куклу, подвешенную к суку за ноги.

Буратино, такой бедненький деревянный мальчик, висел целую ночь по приказу Карабаса -Барабаса!

Лика постепенно успокоилась и подумала: «А ведь, чтобы стать дурмалеями, карабасам-барабасам достаточно взамен бород приклеить усы».

– Вы нарушаете правила! – крикнула Лика вслед Дурмалею. – Вы специально перебегаете из одной книжки в другую, чтобы вас никто не поймал!

Живой кокон задергался от возмущения.

– Скогт некультулный! – с удовольствием выкрикнула Лика и то плохое слово, которое услышала пять минут назад.

Трава зашуршала – и на полянку выскочил белый теленок.

– Му-у, – замычал он, как будто хотел спросить: – «Ты меня звала?»

Лика посмотрела на него с нежностью, но так укоризненно, как только это возможно в ее положении.

– Снежочек, ну какой же ты скогтик? Посмотри на себя внимательней – когтей у тебя нет, только нежные рожки пробиваются. Ты теленок. Глупый, неразумный теленочек! И когда ты научишься говорить? «Му» да «му»! Сколько ж можно? Тебя, и вправду, скоро станут называть невоспитанным! А я буду виновата!

Три слезинки многоточием смочили шелковистую шерстку юного, но испытанного, друга.

Тут ветка треснула еще раз, по-видимому, последний. В глазах сначала все закружилось, потом померкло, и Лика упала на спину Зорькиного сына…

Глава

3

Наконец Ирина Львовна пришла в себя. Забравшись с ногами на канапе, даже забыв скинуть с ног домашние тапочки, она снова посмотрела в бинокль.

Старательно отводя взгляд от елового леса, чтобы не травмировать свою нервную систему, она увидела бредущего по проселочной дороге Снежка с лежащим поперек спины ребенком. В малышке она узнала Лику.

По сотовой связи Ирина Львовна связалась с родителями.

Папу Лики звали Иваном, а маму – Татьяной. Они были всю жизнь вместе – с младшей группы детского сада. Никогда не расставались и во взрослом состоянии. Учились в одном институте. Работали на одной работе. Поэтому для удобства их все звали: Таня-Ваня. Не только в садике, но и во взрослом состоянии.

А дочка, находясь в детском состоянии, величала их просто: «папочки-мамочки».