Софья Прокофьева - Всё о приключениях жёлтого чемоданчика, Веснушке и Лоскутике

Но тут Вова вспомнил о контрольной по математике, и ноги его пошли ещё медленней, стали спотыкаться и цепляться одна за другую.

Вова шёл и смотрел на падающий снег. Наконец ему стало казаться, что это падают с неба мелкие белые цифры, которые надо перемножить.

Так или иначе, но Вова приплёлся в школу только к началу второго урока.

– Контрольная! Контрольная! – летало по классу. Все рылись в портфелях, наполняли авторучки чернилами. У всех были озабоченные лица. Никто не дрался, не кидался шариками из жёваной бумаги.

Вова надеялся, что урок так и не начнётся. Может быть, звонок сломается, или загорится чья-то парта, или ещё что-нибудь случится.

Но звонок прозвенел, как всегда, беспечно и весело, и в класс вошла Лидия Николаевна.

Вове показалось, что она как-то особенно медленно подошла к своему столику и торжественно положила на него тяжёлый портфель.

Вова в полном унынии сел на свою парту рядом с Мишкой Петровым.

Тут Вова очень удивился. Парта была как будто его, и Мишка Петров, как всегда, сидел рядом. Но почему-то Вовины ноги болтались в воздухе и не доставали до пола.

«Парту переменили! Наверно, из десятого класса принесли. Интересно, когда это они успели?» – подумал Вова.

Он только хотел спросить у Мишки, видел ли он, как из класса выносили их парту и вносили новую, но тут Вова заметил, что в классе стало как-то удивительно тихо.

Он поднял голову. Что такое? Лидия Николаевна, опершись руками о стол и наклонившись вперёд, смотрела прямо на него, на Вову Иванова, широко открытыми, изумлёнными глазами.

Это было невероятно. Вова всегда считал, что Лидия Николаевна не удивится даже в том случае, если в классе вместо ребят за партами окажутся сорок тигров и львов с невыученными уроками.

– Ой! – тихонько сказала Катя, сидевшая на последней парте.

– Так. Ну что ж, это даже похвально, – наконец сказала Лидия Николаевна своим обычным, спокойным, немного железным голосом. – Я понимаю, что тебе хочется ходить в школу. Но ты лучше пойди поиграй, побегай…

Потрясённый Вова взял портфель и вышел в коридор. А во время занятий это было самое необитаемое и пустынное место в мире. Можно было подумать, что здесь никогда не ступала человеческая нога.

В раздевалке тоже было пусто и тихо.

Ряды вешалок с висящими на них пальто были похожи на дремучий лес, а на опушке этого леса сидела нянечка в тёплом мохнатом платке. Она вязала длинный чулок, похожий на волчью ногу.

Вова быстро надел пальто. Это пальто мама купила ему два года назад, и Вова успел за эти два года из него порядочно вырасти. Особенно из рукавов. А теперь рукава были как раз.

Но Вове было некогда удивляться. Он боялся, что сейчас на верху лестницы появится Лидия Николаевна и своим строгим голосом скажет, чтобы он шёл писать контрольную.

Вова дрожащими пальцами застегнул пуговицы и бросился к двери.

Вова, задыхаясь от радости, выскочил на улицу.

«Пускай они себе там задачки решают, умножают трёхзначное на пятизначное, ошибочки сажают, волнуются… – подумал он и засмеялся. – А мне сама Лидия Николаевна сказала: „Пойди поиграй, побегай“. Вот молодец Детский Доктор – не наврал!»

А снег всё падал и падал. Сугробы показались Вове какими-то особенно высокими. Нет, никогда на их улице не было таких высоких сугробов!

Тут к остановке подъехал озябший троллейбус. Провода над ним просто дрожали от холода, а окна были совсем белые. Вова вспомнил, что этот троллейбус останавливается как раз около булочной, и встал в очередь. Но высокий худой гражданин в коричневой шляпе, на полях которой лежало порядочно снега, пропустил Вову вперёд и сказал:

– Проходи! Проходи!

И все люди, стоявшие в очереди, сказали хором:

– Проходи! Проходи!

Вова удивился и поскорей залез в троллейбус.

– Иди садись к окошку, – предложил Вове старичок в больших очках. – Граждане, да пропустите же человека!

Все пассажиры сейчас же расступились, и Вова мимо колен старичка пролез к окошку.

Вова стал дышать на белое непрозрачное стекло. Он дышал, дышал и вдруг в маленькую круглую дырочку увидел витрину булочной. На витрине высились башни из сушек, уютно свернувшись, лежали плюшки, а на них с надменным видом глядели большие крендели, скрестив на груди круглые руки.