Барадий Мунгонов - Черный ветер

Несколько здоровенных табунщиков заходят в загон. А впереди всех - Гатып, хоть и моложе всех. Длинный шест у него в руках. На конце шеста - петля, свитая из крепкого и прочного конского волоса. Мягко ступая, подходит Гатып к сбившемуся в угол табуну. На ходу выбирает кого надо. Скакуны в какой-то момент всей массой шарахаются в сторону, но Гатып на то и Гатып: он успевает набросить петлю на одного из необъезженных скакунов. Падает на землю шест, а волосяная веревка остается в цепкой и сильной руке Гатыпа. Тут же кидаются к нему на помощь дюжие табунщики и тоже хватаются за веревку. И уж напрасно отчаянно бьется скакун, изо всех сил стараясь вырваться. Безжалостно душит его петля. Глаза наливаются кровью, на парчовых губах появляется белая пена, раздуваются ноздри. Дикий храп вырывается из горла. Мутнеют глаза, силы покидают строптивого коня, не желающего расстаться с волей.

А между тем руки людей, перехватывая волосяную веревку, все ближе подбираются к нему. Так и мелькают они, эти крюкастые руки, покушающиеся на свободу красавца скакуна, на его безмятежную молодость.

Гатып осторожно подкрадывается почти вплотную к коню с кожаными путами в руках. Он должен надеть эти путы на ноги скакуну. Это не просто: конь сопротивляется как может, норовя лягнуть, ударить копытами. Тут не поможет и ловкость Гатыпа. И снова вступает в борьбу грубая сила. Табунщики захватывают ноги коня толстой веревкой и, неожиданно дернув ее в сторону, валят скакуна на землю. Наконец опутан молодой конь: стянуты передние ноги, на голове - недоуздок. Теперь уж коню деваться некуда. Он попал в руки людей. В те самые руки, которые только что так осторожно, но так неотступно надвигались на него.

Но табунщики знают: торжествовать победу еще рановато. Конь еще покажет им, что такое дикая и слепая сила его…

Почти волоком тащат коня из-за ограды, привязывают его к столбу-коновязи. Гатып набрасывает ему на спину потник. Конь вздрагивает, попрыгивает, стараясь сбросить и его. Но и это ему не удается: не проходит и минуты, как поверх потника сидит уже седло, а под брюхом крепко-накрепко стянуты подпруги. Поверх недоуздка надета па голову еще и крепкая узда.

Теперь Гатып отвязывает коня, змейкой прыгает в седло. Дикий скакун, снова почуяв свои возможности, бросается в самые неожиданные сальто и кренделя, откаблучивает такие неожиданные выкрутасы и фортели - лишь бы сбросить наземь проклятого седока. Прыгает, брыкается на одном месте, встает на дыбы и кружится, вертится, снова прыгает, мотает головой… Но напрасно. Оседлавший его человек- Гатып. А Гатып - это Гатып! Он держится в седле, будто прирос, он не отцепляется, не падает. Нет, невозможно скинуть его, невозможно!

Однако скакун все еще не верит в это. Целый час уходит, чтобы убедить упрямого скакуна, который здесь демонстрирует всем окружающим свое близкое родство с ослом, в бесполезности сопротивления. Скакун устал, он весь дрожит, тело его мокро от пота. Тогда Гатып оставляет коня в покое, снова привязывает его к коновязи. Первый урок окончен.

А на следующее утро все повторяется сызнова, но только теперь уже без пут.

Почуяв, что ноги свободны, скакун бешеным галопом бросается в степь, словно камень, выпущенный из пращи. Но седок по-прежнему сидит на его спине. И снова - словно прирос. Ноги наездника впились в бока, зажимая их до предела.

После многокилометровой скачки сходит на нет дикое упрямство коня, он устает, переходит на шаг.

На третье утро запрягают его в телегу. И если к всаднику он успел уже немного привыкнуть, то этот проклятый и непонятный груз, это гнусное дребезжание и тарахтение донельзя раздражают скакуна, и он снова опрометью мчится в открытую степь. Телегу подбрасывает и подкидывает, заносит на рытвинах и ухабах, кажется, будто колеса ее оторвались от земли и не катится она, а летит по воздуху. Грохот и шум становятся невообразимыми. Ох, ох, еще мгновение - и разлетится, рассыплется телега на мелкие обломки! Если коня удается направить на дорогу, то пыль стоит черным столбом. Так хочется скакуну оторваться от пугающей его телеги! Так хочется… Но опять-таки приходится покориться железной воле человека. И судьба коня решена - он больше не принадлежит себе, он приручен.

- Вот и все! - говорит Гатып, отирая пот со лба.- Теперь, Цыден, можешь спокойно на нем дрова и сено возить, верхом ездить, джигитовать.

…Все это вспоминает Цыден неспроста. Шум и грохот, дикая скачка - все это слышится ему в симфонии разбушевавшейся стихии Байкала.