Евгений Рудашевский - Ворон

Подходя к зимовью, Дима вспоминал мамину шубу и надеялся со временем подарить ей такую же; быть может, тогда она признает его увлечение охотой. Кроме того, надеялся однажды подарить соболью шапку Кристине, своей однокласснице. Она любила всё мягкое, пушистое и должна была оценить такой подарок. На прошлый день рождения Дима купил ей игрушечного белька байкальской нерпы.

Юноша уже не сомневался, что и в следующий промысел отпросится к дяде.

Сам Николай Николаевич охотился лет с десяти, всему научился от отца. За долгие годы и рыбачил, и нерповал, выслеживал диких кабанов, лосей, изюбров, стрелял глухарей и куропаток, настораживал кулёмки на всякую пушную живность, в былые времена даже травил волков, но главной его страстью всегда оставалась соболёвка.

Он был высоким, крепким мужиком. Ладони у него – большие, словно раздутые. Пальцы – тугие, поросшие рыжим волосом, мозолистые; такими не больно прихватить уголёк. Лицо Николая Николаевича было обветрено, покрыто коричневыми пятнами, на щеках виднелись пучки недобритой светлой щетины.

Он был совсем не похож на светлолицего, улыбчивого брата – Диминого отца, который сам давно не выезжал на охоту, но соглашался с тем, что мужчина должен хоть раз понюхать порох на своих пальцах и пролить кровь дикого зверя. Всё это Дима надеялся сделать на следующий день, а пока что помогал оживлять зимовье от долгой спячки.

Охотники разворачивали тюки, выставляли ружья, коробочки с патронами, вывешивали одежду, закладывали по тумбам консервы, стелили по койкам спальники. Витя и Артёмыч осматривали оставшиеся тут с прошлого года капканы, проверяли проволоку и топоры.

Николай Николаевич старыми дровами разбудил печь – решил готовить обед, для чего выслал племянника из дома накопать в котелок снега.

Снаружи было холодно, но безветренно. Дима смотрел на окружившие поляну деревья, на синее небо, обмётанное белоснежной куржухой облаков.

Снег продавливался, скрипел под торбасами, в остальном было тихо. Никогда ещё Дима не слышал такой осязаемой ясной тишины. Хотелось затаиться, самому стать тихим, как вековая лиственница, и в то же время – немедленно разбить эту стеклянную безмятежность, издав какой-нибудь звук… Такое противоречие было приятным.

В зимней тайге таилось больше умиротворения, чем в самых спокойных уголках города, но тут всюду чувствовалась и какая-то особенная напружиненность – сочная, упругая, словно лапы дикой пумы, готовой к смертельному прыжку.

Дима вдохнул – глубоко, до самого упора, и медленно выдохнул. Огляделся, надеясь приметить волка или лисицу. Шагнув вперёд, увидел ворона. Тот сидел на лиственнице возле зимовья и разглядывал юношу. Чёрный, с чуть взгорбленной головой, он сложил к бокам крылья и был недвижен, будто и не живой вовсе. На солнце его холка отливала фиолетовым. Под клювом, на шее, топорщились мелкие перья, словно взъерошенная борода. Терновые лапки надёжно стояли на ветке. Крупные бусины глаз смотрели ровно.

– Чего уставился? – усмехнулся Дима.

– С кем это ты? – удивился вышедший Артёмыч.

– Вон, – Дима кивнул к ворону.

– Тебя тут не хватало! – проворчал охотник. Махнул рукой: – Пшёл!

Птица не испугалась, осталась на месте.

– Ну сиди, сиди. Сейчас стрельну, там посмотрим, какой ты смелый.

– Кого собрался стрелять? – спросил вставший у двери Витя.

– Вон, сидит.

– Ворон? Ну и чего? Пусть себе.

Артёмыч ничего не ответил, оттолкнул Витю и молча ушёл за ружьём. Едва он возвратился, на ходу заталкивая патрон в патронник, как ворон выставил крылья – будто сложенные из тонких пластин чёрного сланца, – склонился с ветки, издал своё трескучее «кра» и улетел за дом. Охотник не успел даже прицелиться:

– Чёрт бы тебя…

Николай Николаевич, вышедший к порогу, усмехнулся.

Больше о вороне пока что не вспоминали.

Собравшись к завтрашнему дню, охотники позволили себе отдохнуть.

Вечером сидели при двух светильниках, в тенистом сумраке.

Зимовье было небольшим, четыре на пять метров. Три койки, раскладушка, печка, две тумбы и небольшой стол занимали почти всё его пространство. Охотникам предстояло жить здесь двадцать ночей. Тесновато. Но Диме тут нравилось больше, чем в его просторной квартире.

«Какое очищение души.»

«Лучше этого ничего не может быть.»

Засыпая, он вспоминал ворона. Красивая птица.

Напрасно его спугнули. Пусть бы сидел себе… Комната наполнилась вязкой дрёмой. В ней юноша едва слышал далёкий разговор дяди и Вити. Они, усмехаясь, обсуждали прошлогодний промысел, надеялись, что нынешний будет не менее успешным.