Алан Чароит - Ведьма Дивнозёрья

Теперь, когда Радмила обрела и разум, и силу, она, конечно, легко поймает Кощеевича. Яромир ей поможет. А потом откроются дупла, они уйдут в дивье царство — и все, кончится сказка.

Все веселились и радовались, а Тайка сжимала кулаки под столом и кусала губы. Ей хотелось плакать.

Незаметно она выскользнула из дома и села на крыльце, зарывшись пальцами в распущенные волосы. Небо светлело, уже близился рассвет. Вот и еще день прошел, осень стала на шаг ближе.

Непролитые слезы душили ее, в горле стоял ком, и сердце щемило от дурного предчувствия…

Дверь вдруг скрипнула, и к ней бочком-бочком, цокая когтями по доскам, подкрался коловерша. Сел рядом, положил голову на колени и заурчал, как трактор. Тайка машинально потрепала его между ушей.

— Чего пришел? Еда закончилась?

— Мр-р-р, обижаешь, — Пушок ткнулся холодным носом в ее ладонь. — Увидел, что ты ушла. Дай, думаю, проверю. А ты вона — ревешь!

— Я не реву.

— Ну, значит, собираешься реветь. Меня не обманешь, у меня глаз наметанный. Чего стряслось-то?

Тайка пожала плечами:

— Да ничего особенного. Просто грустно. Бывает же грусть без причины?

Пушок встряхнулся.

— Не-а. У меня не бывает. Но, может, у вас, людей, по-другому… Не хочешь съесть чего-нибудь?

— У тебя один рецепт от всех недугов! — Тайка усмехнулась.

От сердца немного отлегло, но горечь все еще чувствовалась на языке.

— Как мне быть, Пушочек? Что делать, когда сказка закончится?

Коловерша вылупил на нее желтые глазищи:

— Ты че это придумала, Тай? Разве не знаешь? Сказки никогда не заканчиваются. Как только кончается одна, сразу начинается другая. Ясно тебе?

— Угу, — она сглотнула, и ком, стоявший в горле, вдруг исчез, дышать стало легче.

— Вот то-то же! Будешь еще грустить не по делу — укушу, — Пушок почти нежно прикусил ее палец. — А теперь пошли в дом. Тебя там уж заждались.

— Да они, небось, не заметили, что я ушла, — Тайка почувствовала, как острые зубы коловерши глубже впились в кожу, и ойкнула. — Ладно, иду-иду. Убедил. Только не кусайся.

Порыв ветра распахнул дверь, будто приглашая ее войти туда, где бренчала музыка, стучали ложки, а два чистых и сильных голоса выводили хором:

«Заходи, сестрица-осень, у тебя мы просим — если ливня, то доброго, если хлеба, то сдобного, если ветра, то северного, если друга, то верного»…

И Тайка, шагнув через порог, подхватила песню.

Урожай яблок в этом году удался на славу. Ветки клонились к земле под весом спелых плодов, пришлось даже ставить подпорки, чтобы те не обломились. Тайка на радостях наварила повидла с цукатами и орешками. Домовой Никифор, сняв первую пробу, расплылся в улыбке:

— Ох и вкусно, Таюшка-хозяюшка. Пальчики оближешь.

В распахнутое настежь окно влетел Пушок (видимо, услыхавший слово «вкусно»), приземлился на стол, взметнув облако корицы, и чихнул.

— Будь здоров, — Тайка сунула ему под нос блюдце с пенками — помнила, что коловерша их любит.

— О-о-о! Пеночки! — Пушок облизнул усы и уже собрался было попробовать угощение, как вдруг замер: — Ой, чуть не забыл. Дед Федор-то приболел.

— Вот беда, — домовой прицокнул языком. — И что же за хворь его одолела?

— Понятия не имею, — развел крыльями коловерша. — Я ж не доктор. Лежит, кряхтит, даже чайник себе вскипятить не может. Я сам в окно видел.

— Как же так, — Тайка отложила половник. — Надо бы его навестить, гостинцев отнести. Может, бульончику куриного?

— Бульон — это добро! — кивнул Никифор.

— И повидло тащи, — поддакнул Пушок. — Сладкое для здоровья полезно, ото всех болезней лечит. Я точно знаю.

С последним утверждением Тайка была не согласна, но спорить не стала. Коловерша же хотел как лучше.

Закончив дела ближе к закату, она упаковала банки (бульон, повидло, яблочный компот — все на месте) и зашагала к старому домику деда Федора.

Тайка ожидала встретить старика во дворе на лавочке, где он любил посидеть вечерком с трубкой, но там никого не оказалось. Видать, сильно прихватило бедолагу…

— Дед?! — Тайка сунула нос в приоткрытую дверь.

Никто не отозвался, и она, тщательно вытерев подошвы кроссовок о коврик, прошмыгнула внутрь. На террасе тоже никого не было, пришлось заглянуть в комнату.

Дед Федор лежал на диване под клетчатым пледом. Рядом на тумбочке стояла кружка с ложкой и початая банка малинового варенья. Шторы были плотно задернуты, в комнате — душно и накурено.