Алан Чароит - Ведьма Дивнозёрья

— Слушай, а живую воду ты случайно с собой не брала?

— Не-а, — Тайка почесала в затылке, — ты не говорила. А надо было?

— Нет. Я просто так спросила, — Радмила склонила голову, свесив вниз неровно отросшие пряди. — Ну, теперь дело за малым. Плесни мертвой водой на косы и на шею, а потом приложи одно к другому.

— Да я уж как-нибудь сама догадаюсь, — буркнула Тайка.

Стараясь не пролить ни капли (а то мало ли: ведь мертвая вода человека и убить может!), она сделала все в точности так, как велела воительница, но все равно ахнула, когда безжизненные волосы приросли, будто их никогда и не отрезали.

Радмила с улыбкой выпрямилась, перекидывая косы за спину (одну даже подергала, но та держалась крепко), и протянула:

— Ох, как же хорошо-о-о!

Тайка улыбнулась. А ощущение чужого присутствия вдруг исчезло, будто никого и не было. Она с облегчением выдохнула.

— Уф, кажется, все. Мы молодцы, справились.

— И снова благодаря тебе, — Радмила отвесила поясной поклон. — Какое счастье, что я тебя встретила, ведьма. Дивнозёрью крупно повезло, что у него такая хранительница.

От этих слов Тайка зарделась и пробормотала:

— На здоровье.

Воительница наклонилась за мечом (точнее, за серпом), сжала пальцы на рукояти и, снова вскрикнув, отдернула руку.

— Все еще жжется? — сочувственно спросила Тайка.

Между бровей Радмилы залегла глубокая складка, краска ушла с лица.

— Не понимаю, что происходит? — пробормотала она дрогнувшим голосом. — Это же мой меч. Я узнаю его. Почему он не узнает меня?

Тайка пожала плечами. Ей было неловко, что сама она легко могла взять Кладенец и тот разве что не мурлыкал в ее ладони. Вот же своенравный клинок.

— Возьми ты, — воительница кивнула на лежащий в траве серп. — И отдай мне. Скажи, что даришь. Обычно это срабатывает. Наверное, он просто обиделся, потому что я потеряла его и долго не могла найти.

— Он что, еще и обидчивый? — Тайка с опаской подняла Кладенец.

Тот по-прежнему и не думал жечь ей руки. Пожав плечами, она протянула серп Радмиле:

— От всего сердца дарю тебе этот клинок, — металл вдруг резко похолодел в ее ладони.

— Я принимаю подарок, — воительница схватилась за рукоять и снова ахнула, дуя на пальцы. — Тьфу, пропасть! Да что же это такое! Неужели он не понимает, что я не нарочно его потеряла? Это вышло случайно. Я не виновата!

Готовая разрыдаться Радмила почти кричала на меч. Тайка погладила ее по плечу:

— Тише-тише, а то еще больше его расстроишь. Дай ему время. Я уверена, вскоре он перестанет на тебя дуться.

— Да, прости, — воительница сбавила тон. — Ладно, разберемся с этим потом, а пока сохрани Кладенец для меня, ладно?

Тайка кивнула, и клинок снова потеплел. Ну что ты с ним будешь делать?

Она задумчиво повертела серп в руках.

— Куда я только его дену? Не будешь же с собой такую штуковину носить? А дома неровен час утащит кто. Времена-то неспокойные.

Словно услыхав ее сомнения, Кладенец вздрогнул, а потом начал на глазах уменьшаться. Спустя пару мгновений на Тайкиной ладони уже лежал и посверкивал самоцветами серебристый кулон в форме меча на тоненькой цепочке.

— Так-то лучше, — улыбнувшись, Тайка надела его на шею.

Радмила ревниво глянула на нее, кусая яркие губы, потом вздохнула, одернула платье и вытряхнула из котелка отдавшие силу травы.

Пора было отправляться домой.

Возвращение Радмилы отмечали бурно. Заброшенный дом ходил ходуном от песен и развеселых танцев. Ну, теперь по деревне еще пуще пойдут слухи, что тут нечисто. И в этом даже будет доля правды: из людей на застолье была приглашена одна Тайка.

Яромир весь вечер не сводил глаз с любимой сестрицы. Пушок с упоением жрал. Никифор наяривал на балалайке. Марьяна пела протяжные песни и на радостях разрешила Сеньке выпить стопочку бражки — но только одну! Домовому пора было остепеняться: он ведь больше не бесхозный. На огонек заглянули даже Гриня с Майей, и оказалось, что мавка поет ничуть не хуже Марьяны. Они с вытьянкой устроили настоящее соревнование — кто кого переголосит.

Гриня вертел в могучих руках стакан, вздыхал и жаловался на Катерину. Мол, та нашла работу в другом городе. И ежели теперь согласится, то они до самых новогодних праздников не увидятся. Вот тоска-то!

Тайка кивала в такт его словам, а сама думала, что все хорошее когда-нибудь кончается. Наступило межсезонье — зыбкая грань между летом и осенью. Воздух по утрам уже пах иначе, на деревьях появились первые желтые листья, темнеть стало раньше, а тучи над полем ходили низко, предвещая близкие дожди. Лето догорало, как угли в печи, и этот жар уже не мог обжечь. До сентября оставались считанные дни, и впервые ей так сильно не хотелось возвращаться в школу, к обычной жизни. И ведь даже выговориться было толком некому…