Михаил Аношкин - Сёмкина находка

— Буду! — твёрдо ответил тот.

— Дай честное пионерское слово.

— Честное пионерское! — и отдал салют.

Раскрасневшийся Сёмка повторил за ним:

— Честное пионерское!

И тоже отдал салют.

— Смотри, Петька, — погрозил Сёмка другу кулаком. — Никому не говори! А то знаешь...

Друзья бережно завернули знамя в плащ-палатку и стали думать: где хранить? Оставить здесь или нести домой? Решили унести домой.

Только теперь почувствовали зверский голод. Достали хлеб, который взяли у Никаноровны, и мигом съели его, даже глазом не успели моргнуть.

По жнивью идти было трудно. Мешала упругая стерня. На бороздах ноги то и дело спотыкались. Земля была влажная, налипала на сапоги. Теперь поняли, почему мотоциклисты вчера не смогли преследовать подводчика по полю: колёса проваливались в землю.

Свёрток со знаменем несли попеременно. Петька устал сильнее. П о том обливается, ноги кое-как волочит. Сказать бы Сёмке: давай свернём на большак. Неудобно: слабак, скажет, и припомнит вчерашний спор.

Но Сёмка и сам не выдержал:

— Давай, Петька, свернём на большак...

Сели отдохнуть прямо на холодную влажную землю. Как быть? На большаке немцев можно встретить. Увидят свёрток со знаменем, несдобровать тогда...

— Ночи дождаться надо, — вслух подумал Петька.

— Долго ждать, — не согласился Сёмка. И вдруг повернулся к другу:

— Придумал!

Петька поднял на него глаза.

— Знамя надо вокруг себя обернуть! Понятно?

Петьке непонятно, он удивляется:

— Как это?

— Сейчас увидишь.

И стал расстёгивать пуговицы пальто.

Тут уж понял и Петька, стал просить: — Можно мне?

Сёмка нахмурился. Вот ещё! Он, Сёмка, карту нашёл, кое-как сговорил Петьку идти. А сейчас Петька опять хочет быть первым! Здорово получается. А как наган тогда попросил, так он закричал: «Не дам!» Сёмка исподлобья глянул на друга. Вид у него был очень просительный: ну, дай понесу, жалко тебе, что ли?

— Ладно, — согласился Сёмка, — неси. Только спрячем у нас на чердаке.

Петька быстро сбросил телогрейку, рубашку. Стоял по пояс голый, ёжась на холодном ветру. Сёмка раскрыл пакет, достал знамя и начал им обматывать друга. Когда Петька надел телогрейку, Сёмка засмеялся: «Гляди, как растолстел!»

Плащ-палатку оставили в поле. Зачем она? Ещё увидят немцы.

Друзья круто свернули вправо, пересекли увал и вышли на большак. Здесь идти было легче. Долго шли, больше половины пути отмахали, когда услышали впереди лязг и грохот. Земля даже содрогалась.

— Что это? — остановились в недоумении друзья.

Впереди был бугорок. На его вершину выполз тягач, таща на буксире танк. Ребята, не сговариваясь, свернули с большака и легли в яму, из которой раньше брали гравий. За первым тягачом выполз второй, потом третий и четвёртый. Каждый волок на буксире безжизненный танк. У одного не было башни, другой — без гусениц. Такой стоял грохот, что мальчишки зажали уши. Земля дрожала, как студень. Не меньше полчаса пролежали друзья, пока странная процессия не скрылась за следующим бугорком.

Поднялись. Сёмка возбуждённо сказал:

— Видал? Это наши их подбили!

До своей деревни добрались только к вечеру. Здесь напоролись на засаду. А они-то думали, что возле дома уже с ними ничего не случится. Оказывается, в их деревню тоже нагрянули немцы... Два полицая преградили парнишкам путь. Один сразу схватил Сёмку за шиворот, тряхнул и хрипло пробасил:

— Куда прёшь, байстрюк?

— Домой, дяденька.

— Какой я тебе дяденька. Племянничек мне нашёлся!

— Мы с Петькой здесь живём. Пусти.

Петька стоял ни жив, ни мёртв. Но тут второй полицай обратился к напарнику:

— Брось, Тихон, какой с мальца спрос?

— Этим байстрюкам в рот пальца не клади.

— Дяденька, да это же Петька Куликов, — осмелел Сёмка. — Вы знаете дядю Егора Куликова? Он же староста! А это его сын. Честное слово!

Полицай повернулся к Петьке:

— Верно, малец?

— Ага!

— Отпусти ты их, Тихон, чего они тебе дались?

— Кыш отсюда, — крикнул первый полицай, и друзья, не чуя ног под собой, кинулись бежать. Отдышались у Сёмки на чердаке. Нашли старый домотканный половик, завернули в него знамя и спрятали недалеко от дымохода — там лежало всякое барахло. Только после этого приятели разошлись по домам.

Когда Сёмка вошёл в избу, мать мыла посуду. Увидев сына, медленно опустилась на стул и проговорила срывающимся от волнения голосом:

— И где же ты носился, окаянный?

— Знаю где, — буркнул Сёмка, снимая пальто и кидая шапку на кровать.