Александр Дорофеев - Колесо племени майя

«Ну, до лагуны Четумаль, – думал он. – А оттуда рукой подать до озера Петен-Ица! Еще быстрее вернусь к жене и сыну».

Сердце его ликовало, когда стоял рядом с Агилой на палубе каравеллы «Рока». Трудно сказать, сошел бы он на берег у лагуны Четумаль? Вряд ли…

Но это было в месяц Мол, то есть в начале декабря, когда ураганы уходят из Караибского моря на северо-восток, умирая в Атлантическом океане. Один из них, самый последний, зацепил своим драконьим хвостом флот Эрнана Кортеса.

Больше всего перепало каравелле, на которой были Гереро и Агила. Ее носило кругами по всему Гондурасскому заливу.

– Ну, брат, что же такое творится?! – усмехался Гереро. – Как только мы с тобой на одном корабле, сразу штормит!

– Видно, я притягиваю напасти! – прокричал Агила. – Прости! Я предал, бежал, когда тебя схватили индейцы!

Они поглядели друг другу в глаза, прощая все. Хотели обняться, да не успели – обрушилась гигантская волна, разбив и опрокинув каравеллу, – на песчаной банке близ острова Ла Сейба.

Гереро все же вынырнул и ухватился за обломок палубной доски. Еще долго держался на поверхности.

Уже море угомонилось, развеялись тучи, и проглянуло закатное солнце. Веслоногие птицы фрегаты, раскинув узкие крылья, скользили над головой.

«Неужели так быстро закончится моя жизнь в Новом свете? – думал Гереро. – Не может быть!»

И он упорно плыл на запад, к берегам Юкатана, не зная, что совсем рядом, за спиной, остров Ла Сейба. Показалось, что зеленый камень, хранивший напутствие Пильи, тянет на дно, и он сорвал его с шеи.

Солнце скоро растворилось в море. Стемнело, как всегда, стремительно. Горизонт исчез. Появились звезды, и Гереро вдруг понял, что последний раз видит их, именно эти созвездия. Перевернулся на спину, чтобы получше разглядеть все небо.

Он вспомнил жену и сына, и тех, кого оставил на далеком Иберийском полуострове, от которого теперь отделяли тысячи миль. Казалось, сейчас он ближе к Млечному Пути, чем к Испании. В общем-то, так оно и было, если иметь в виду, что именно по Млечному Пути уходят из этого мира души погибших моряков. Уже и ворота на нем приоткрылись – между созвездиями Близнецов и Тельцом, неподалеку от Ориона.

Когда акулы начали рвать на куски его тело – все смешалось в голове, и он не знал, к какому богу обратиться в последний миг.

– Прости, Творец, – вымолвил он, – если за что-то меня, олуха, наказываешь, так и поделом мне. Прости, Создатель!

И захлебнулся. То ли морской водой, то ли своей кровью. Словом, солоно ему было в смертный час.

Пильи давно почувствовала, что с ним беда, но верила в силу зеленого камня до тех пор, пока он был на шее Гереро.

Она заплакала, когда его начали терзать акулы. Ей было также больно. И горько, что не смогла уберечь Рыжебородого.

– Богиня моря Уэятль забрала моего мужа! – рыдала она.

В ту же ночь умер конь Хенераль. Его смерть была легкой. От неправильного, слишком обильного питания – мясом, рыбой, острым перцем и пульке. Думали, что коню по душе то же, что и губернатору Кортесу. Когда же он затянулся табаком из трубки, ноги его сразу подкосились. Хенераль тихо заржал и закатил глаза.

Ахав Канек дал ему посмертное имя Циминчак, то есть Громовой тапир, и повелел воздвигнуть в одном из храмов белого идола в полный рост, чтобы поклоняться, как божеству грома и молнии.

И не то, чтобы Канек был так уж глуп или темен. Лошадь, во-первых, поразила его своей величиной и статью, которую хотелось сохранить в веках.

«Во-вторых, можно будет хоть как-то оправдаться, если появится вновь угрюмый губернатор Кортес, – размышлял Канек. – А то вдруг подумает, что его любимого коня просто съели. Наконец, новое божество никогда не помешает – больше надежд, упований и подношений».

И с этим даже жрец Эцнаб не мог поспорить.

Шель учился считать, сидя на корточках.

Он раскладывал на песке короткие бамбуковые палочки, крупные бобы фасоли, зерна маиса и морские раковины. Это было веселое занятие. Одно зернышко маиса – единица. Палочка – пятерка. Раковина – ноль. А фасоль шла в дело, когда счет доходил до двадцати. Все это легко, без заминок укладывалось в голове Шеля.

Например, две палочки составляли десять. Если над ними положить два зерна маиса, то выходило двенадцать. Из раковины и одной фасоли складывалось число двадцать. Чтобы получить сорок, надо прибавить еще одну фасоль. А раковина и три фасоли – шестьдесят.

Именно через столько кинов обещал вернуться папа Гереро. Однако прошло в десять раз больше – почти два туна. Видимо, уже не стоило его ждать…