Видимо, Фомич тоже это понял. На лице его изобразился ужас, и он заорал:
– Нет! Не надо! Не надо!
Но было поздно. Гроб Фомича замер и стал медленно поворачиваться, как бы примериваясь.
– Не надо! – орал Фомич. – Не надо, я умо-ля-ю! Однажды лебедь, рак и…
– Прах к праху, – сказал я.
– Щука-а-а-а! – заорал Фомич.
Гроб Фомича накренился и с визгом падающей бомбы стал пикировать на город. Я смотрел вниз и видел освещённое луной и искаженное ужасом лицо Фомича. Фомич глядел вверх и плакал.
– Куда он? – спросила Тоска.
– Туда, – я указал вниз пальцем. – Куда хотел, в общем.
Глава 7
Ванна с мертвецами
Нотариус устроился неплохо. Даже с бассейном. Особняк с бассейном стоит кучу бабла. Особенно если на дне выложена мозаика, воспроизводящая мозаику в бассейне дворца римского императора Нерона. Бабло у нотариуса, видимо, водилось. И даже вкус водился. Другой, незамысловатый, нотариус взял бы да и выложил дно голубой плиточкой с дельфинами, но наш нотариус был не таков.
– Ну, что? – подмигнул я. – Заглянем в гости?
– А вдруг он дома? – спросила Тоска.
Я отрицательно покачал головой.
– Почему?
– Потому что машины нет. Где-то гуляет. Надо спуститься, поглядеть.
Я пнул гроб, и он начал медленно снижаться. Вообще, я заметил, что гроб подчиняется скорее не пинкам, а мысленным приказам. Нет, даже не приказам, а, наверное, настроениям. Второстепенным озорным мыслям, проскакивающим на заднем плане сознания. А пинки и тычки гроб просто подстегивали.
– Давай за мной, – позвал я Тоску. – Сядем на крышу.
– Зачем?
– Посмотрим, что там интересного.
Мы припарковали гробы на плоской крыше особняка и, юркнув в чердачное окошко, отправились его изучать.
Внутри особняк являл собой образчик модного сочетания ультрасовременного архитектурного стиля и общего антикварного устройства. Всё внутреннее пространство представляло собой огромную комнату, на просторах которой раскинулись кухня, гостиная, спальня, спортзал, библиотека, винотека и коллекция мраморных статуй. Коллекция впечатляла больше всего. Статуи нотариус расставил в произвольном порядке, отчего казалось, что всё жилище нотариуса было заполнено окаменевшими людьми. Заглянувшими на вечерний чай.
– А он псих, – прошептала Тоска. – Я бы ни за что не стала жить в таком месте…
Мне в общем-то понравилось, хотя, пожалуй, статуи были на самом деле лишними.
Мы принялись бродить между всеми этими разбросанными вещами, то и дело цепляясь за скульптуры, предметы старины и вообще разные диковины. Ночь была лунная, через высоченные окна проходило достаточно света, и мне лично казалось, что я попал в кунсткамеру.
– А это, видимо, библиотека, – сказала Тоска из дальнего угла. – Оригинально…
Библиотека отвечала общему духу оригинальности. К потолку было подвешено устройство – большая копия мобиля, который родители подвешивают над кроватками детишек.
Только вместо игрушек на верёвочках в специальных корзинках были привешены книги. Всё это медленно, с тоскливым скрипом вращалось. Я покрутил мобиль, посмотрел книжки.
В старинных книжках я не очень хорошо разбирался. Но, судя по тёртым кожаным корешкам, желтоватой бумаге, гравюрам вместо картинок и тому, что самая свежая книжка датировалась тысяча восемьсот тридцатым годом, библиотека была солидная. Дорогая.
– Вот зачем ему Матвейкина книжка нужна, – сказал я Тоске. – Он коллекционер…
– Он что, не мог её просто украсть?
Тоска задала тот же самый вопрос, что я задавал вчера Хавчикову.
– Понимаешь, дорогуша…
– Я тебе не дорогуша!
– Хорошо, не дорогуша. Объясняю. Коллекционеры – странные люди. Для них иногда важен не только предмет коллекционирования, но и способ коллекционирования. Может, это не простая коллекция, а коллекция, приобретённая исключительно путём наследования.
– Ты думаешь, в нашем городе может водиться такой псих? – спросила Тоска.
– Если бы в нашем городе не водился… ну пусть хотя бы тот же Буханкин, я бы ещё мог с тобой согласиться. Но, помня о Буханкине, я могу сказать, что в нашем городе может водиться какой угодно псих. Психи, они вообще – везде.
– Смотри-ка! – усмехнулась Тоска. – У него ещё и мания величия!
Тоска указала пальцем на прислонённую к стене картину. Картина был большая, где-то три метра на два. На картине был изображён нотариус. Но не в обычной нотариусской униформе, включающей костюм, галстук и лакированные башмаки. А в облачении средневекового рыцаря. В пузатом панцире, шлеме с поднятым забралом и роскошным плюмажем [2] Плюмаж – крашеные перья на головном уборе.
.
Читать дальше