Джеймс Крюс - Тим Талер, или Проданный смех

— Наденьте, пожалуйста, этот джемпер и встаньте перед стендом, господин Талер! — сказал Треч, осторожно перенося фотоаппарат вместе со штативом на середину павильона.

Тим исполнил всё, о чём просил его Треч, словно во сне. Картины прошлого одна за другой всплывали в его памяти. Отец. Мачеха. Бледный Эрвин. Подруга мачехи, приходившая к ней по утрам пить кофе вон из того дома налево. А справа — булочная-кондитерская фрау Бебер. Воскресенья. Скачки. Допрос. Господин в клетчатом. Контракт.

Тиму пришлось на мгновение опуститься на стул. Треч возился с фотоаппаратом.

Наконец всё было готово. Барон придал джемперу, который надел Тим, нарочито небрежный вид, слегка растрепал Тиму волосы и поставил его в нужной позе перед фотографией переулка. Потом, отступив на несколько шагов, скрылся за фотоаппаратом.

— Так хорошо, господин Талер. Так и стойте. А теперь повторяйте за мной: «Я беру взаймы мой смех только на полчаса. Под залог моей жизни!»

— Я беру взаймы мой смех… — Голос Тима прервался.

Но барон тут же пришёл ему на помощь:

— Говорите по частям, с перерывами — вам это будет проще. Итак: «Я беру взаймы мой смех…»

— Я беру взаймы мой смех…

— «Только на полчаса».

— Только на полчаса.

— «Под залог…»

— Под залог…

— «…моей жизни!»

— …моей жизни!

Не успел Тим выговорить последнее слово, как Треч сунул голову под чёрную материю. «Как Петрушка в кукольном театре», — подумал Тим, чувствуя непреодолимое желание смеяться, и… рассмеялся. Смех словно поднялся откуда-то изнутри, защекотал в горле… и Тим разразился таким хохотом, что у него из глаз покатились слёзы. Павильон словно гудел от смеха, окна в нём дребезжали; стул, стоявший рядом, трясся, будто тоже смеясь вместе с Тимом. Мир, казалось, вот-вот снова обретёт равновесие. Тим смеялся!

Барон, накрывшись чёрной материей, пережидал, когда кончится этот смех. Его рука, готовая включить «юпитер», дрожала.

Тим, понемногу успокоившись, состроил гримасу и спросил:

— Это и есть та маргариновая улыбка, которая нам нужна, барон?

На душе у него было радостно, легко, спокойно. Барон всё ещё казался ему похожим на Петрушку. Он не верил, что всё это только на полчаса. Он был убеждён, что его смех будет теперь с ним всегда. К Тречу, сидевшему под чёрным платком, к барону без смеха, он чувствовал что-то вроде сострадания. Даже квакающий, сдавленный голос, дававший ему сейчас указания, вызывал у Тима скорее сочувствие, чем насмешку. Он послушно выставил вперёд правую ногу, нагнул голову немного набок, улыбнулся, сказал по просьбе Треча: «Кусок орехового торта», — и в памяти его в эту минуту словно зазвенел колокольчик; а когда барон выключил «юпитер», снова приставил правую ногу к левой и рассмеялся с облегчением.

— Надеюсь, снимок получился удачный, барон!

Тим хорошенько потянулся после утомительного стояния в одной и той же позе и радостно улыбнулся в объектив фотоаппарата. Треч всё ещё возился под чёрным платком. Он заявил из своего укрытия, что на один-единственный снимок никак нельзя полагаться. Необходимо сделать по крайней мере ещё три.

— И всё ради полфунта маргарина! — рассмеялся Тим.

Но он не противился барону, а, наоборот, послушно следуя его замечаниям, принимал всякий раз нужную позу и предоставлял тому сколько угодно фотографировать себя с улыбкой во весь рот.

После четвёртой, и последней, фотографии Тим так устал позировать, что ему показалось, будто прошёл уже, по крайней мере, час. На самом же деле до получаса не хватало ещё двух минут, но это даже не приходило ему в голову. Тим не догадывался и о том, почему Треч всё ещё прячет своё лицо под чёрной материей. Он подошёл к фотоаппарату, откинул чёрный платок и, смеясь, спросил:

— Вы что, потихоньку изготовляете здесь маргарин, барон?

Внезапно смех его смолк: снизу на него смотрело злое лицо с поджатыми узкими губами и чёрными стёклами очков вместо глаз — лицо господина в клетчатом.

Тим понял, что его собственный смех вводил его в заблуждение: этот человек никогда не отдаст ему назад его смех, его свободу. Этот человек был страшен.

Но смех, наполнявший сейчас всё, его существо, ещё раз обманул Тима — он заставил его насмешливо крикнуть:

— Не играйте в чёрта, барон! Вы проиграли! Больше вы меня не увидите!

В то же мгновение Тим очутился у стеклянной двери, рванул её и выбежал в одном только старом джемпере на террасу парка под проливной дождь.

Хотя барон не сделал никакой попытки его преследовать, Тим как одержимый бросился бежать по узкой тропинке, обсаженной с обеих сторон высоким колючим кустарником. Эта тропинка вела от павильона к запутанным дорожкам парка.