Лев Белов - Ыых поеидает пещеру

глава четвертая,

В КОТОРОЙ НАШИ ГЕРОИ ИСПЫТЫВАЮТ СТРАХ, ИБО ПРОВАЛИВАЮТСЯ НЕИЗВЕСТНО КУДА

Можно было бы и не говорить, что ребята торопились, шагая по идущей вверх горной тропе. Но все же приходится это подчеркивать. Ибо именно спешка отнимала у них возможность внимательно приглядываться к местности и более чутко прислушиваться к звукам.

Прошло не менее часа, пока девочка согласилась, наконец, выполнить просьбу попутчика и, присев на траву возле горной тропы, принялась вынимать из своего рюкзака наиболее тяжелые вещи.

К удивлению Вовки, Сверчкова оказалась предусмотрительнее его. В рюкзак Тутарева перекочевали три жестяных банки консервов с рыбками на этикетках, около килограмма белых сухарей, один столовый ножик и две вилки из нержавеющей стали, две алюминиевые ложки, килограммовая пачка рафинада, две отвертки, карманный фонарик с тремя запасными батарейками и маленький стальной молоток.

В Галкином рюкзаке осталось самое легкое — полотенце, мыло в мыльнице, тюбик зубной пасты «Хлоро-донт», зубная щетка, крошечный мешочек с солью, шесть катушек разноцветных ниток, две иголки, пять коробков спичек, две ситцевые блузки, трусики, консервный ключ, какая-то небольшая коробочка, завернутая в носовой платок, и брошюра о цветоводстве.

— Тебе не будет тяжело?— спросила Сверчкова, когда Вовка взвалил на себя значительно разбухший рюкзак.

Вовка посмотрел на нее очень грустными глазами, но тут же улыбнулся.

— Я мог бы еще один такой понести,— сказал пошатываясь, и еле выдавил:— Свободно!

— Послушай, Вовка,— вдруг изменила тему разгову ра Сверчкова,— почему у тебя глаза разного цвета?

Видно, этот вопрос интересовал Галку давно, и только теперь она осмелилась задать его Тутареву.

— Сам не пойму,— вздохнул мальчик.— Спрашива. у мамы, она ничего не могла сказать, а бабушка, та...— Он чмокнул губами и снова вздохнул.

— Ну, а бабушка?

— Бабушка?— нахмурился Вовка.— Бабушка сказала... «бог шельму метит». Она у нас вообще немного религиозная. Сама понимаешь, родилась-то еще в девятнадцатом веке, когда все в церковь ходили.

Теперь они шли намного медленнее — сказывалась усталость.

Было бы, пожалуй, бессердечно отнимать у читателя время описанием того, как герои, словно сговорившись, заявили о желании перекусить и тут же, опять-таки словно сговорившись, плюхнулись на траву и стали извлекать из рюкзаков съестные припасы. Ведь обычно на описание подобной процедуры уходит гораздо больше минут, нежели на самую процедуру, тем более, что проголодавшиеся герои, как правило, едят гораздо быстрее, чем пишет позавтракавший автор.

Поэтому мы опускаем сцену уничтожения некоторой части продуктов Г. Сверчковой и В. Тутаревым и предупреждаем, что далеко не всякий раз, когда кто-нибудь из персонажей нашей повести захочет удовлетворить свой аппетит, мы тут же станем изображать эту не всегда изящную сцену. В конце концов,, быть может, нам не очень хочется упоминать о том, что в момент поедания пищи Вовка издает звуки, именуемые чавканьем и строго осуждаемые на любом дипломатическом обеде, хотя Галка, наоборот, ест так, что даже сидящий с нею рядом человек может подумать, будто она только подносит ко рту пищу, после чего та непостижимым образом исчезает, как на иллюзионном представлении.

— Послушай, Тутарев,— сказала Галка, когда с едой было покончено, а рюкзаки взвалены на спины,— почему ты ешь, как дикарь?

— Л ты видела, как едят дикари?

— Предполагаю. Доведется встретить Снежного человека — приглядись, как он ест. И сравни с собой.

Вовка решил перевести разговор на другую тему.

— Ты занимаешься радиоделом?— спросил он. , — Нет. А ты?

— С третьего класса. Любой приемник разберу и соберу. Даже телевизор могу починить!

— Вы, мальчишки, способнее нас,— вздохнула Сверчкова.

— А как же иначе,— гордо произнес Вовка, обрадованный неожиданным признанием спутницы.— Мы же сильный пол!

— Только слабо учитесь,— усмехнулась Галка.

Так шли они, переговариваясь и подзадоривая друг друга, карабкаясь по тропинке, заваленной мелким щебнем, и осторожно спускаясь с осыпающихся круч, прыгая через сухие толстые ветки и кое-где попадавшиеся лужицы. Они успели вспомнить о том, каким скучным был сбор, посвященный уходу за ногтями, как по просьбе ребят приехавшая к ним в гости балерина трижды танцевала «Кубинскую партизанку», как однажды в плове оказался маленький соменок. Вспомнили они о легенде про Жестокий цветок, которую им рассказывал знаменитый альпинист Владимир Исидорович Карцев. Это была удивительная сказка о цветке, который приносил смерть любому, кто сорвет его, но который мог накормить целую толпу людей, если смельчак, принесший его с вершины горы, жертвовал своей жизнью.