Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Его величество возражать не стал, потому что в его глазах я был добрым католиком, а ее величество также не стала препятствовать браку, потому что захотела сде­лать Лорне приятное своей благосклонностью. Было огово­рено, что по достижении Лорной совершеннолетия, когда она вступит во владение всем своим имуществом, она вы­платит солидный налог короне, а часть имущества пере­даст церкви. Кроме того, его величество вознамерился са­молично продиктовать условия брачного контракта Лорны, (конечно, не бесплатно). Таким образом, после Джеффриза, короля и церкви Лорне не оставалось почти ничего. (По­том, правда, когда нынешнего короля изгнали, а новый король не стал заботиться ни о блеске и славе католиче­ской церкви, ни о собственном кармане [81], это решение было признано недействительным, незаконным и заслу­живающим осуждения, но деньги, что присвоил лорд-канц­лер, пропали для меня и Лорны безвозвратно).

Нет, в то время мы не думали о деньгах, мы думали друг о друге. Более того, Лорна даже усмотрела в этом вымогательстве юмористическую сторону, лукаво заметив, что если я не раздумаю брать ее в жены, то я возьму бесприданницу.

— А то, что останется, — добавила она, — я раздам ближайшим своим родственникам. Негоже, согласись, невесте простого фермера приносить в дом такое состояние.

— Поступай, как знаешь, — ответил я. — Повторю лишь то, что говорил прежде: наше состояние — это не твой достопочтенный сундук, а мои руки и моя голова.

Пастор Бауден, решив разделить с нами приятные хло­поты в связи с предстоящей свадьбой, рьяно взялся за дело. Все шло как нельзя лучше, но какая-то тайная печаль снедала Лорну все это время. Это чувство, нараставшее в ней по мере приближения торжества, передалось и мне, и я решил махнуть рукой на полевые работы и подольше оставаться с Лорной наедине, чтобы с ней, не дай Бог, и в самом деле не случилась какая беда.

Недавний бой в Долине Дунов, мое командирство, ис­чезновение Каунселлора и Карвера, — они, по всеобщему твердому убеждению, отправились прямо в преисподнюю, - все это сделало мою персону знаменитой, как никогда прежде. На тридцать миль вокруг только и было разговоров, что о свадьбе, и люди уже начали стекаться в наш Орский приход, чтобы в назначенный день и час поглазеть на мой рост и полюбоваться на красоту Лорны.

И вот этот день наступил. Добрая моя матушка превзошла самое себя, предусмотрев каждую мелочь торжественной церемонии, а когда Анни, Лиззи, сестры Сноу и Рут Хакабак (ее мы тоже убедительно попросили разде­лить с нами нашу радость) вошли в церковь, они, каза­лось, заполнили своими пышными платьями каждый сво­бодный уголок, так что я, ступив под своды храма, уже не знал, куда бы поставить свои ножищи. Когда церемония началась, Лорна взяла мою левую руку в свою правую и, как-то странно взглянув на меня, прижалась ко мне робко-робко, словно беззащитный воробышек, и мне от всей души захотелось, чтобы венчание закончилось как можно скорее.

Любимая моя была в ослепительно-белом платье прос­того покроя. Она была прекрасна так, что я не посмел бросить на нее даже мимолетного взгляда, но я чувствовал, что сейчас, в эти мгновения, ее снедает смертная тоска, и я знал, что никто из присутствующих даже не подозревает об этом. Я не поднял на нее глаз до тех пор, пока не сказал «да», когда пастор, как и полагается, спро­сил, согласен ли я взять ее в жены. И когда мы обменялись поцелуями, и пастор благословил нас, и Лорна устреми­ла на меня свои несравненные взоры, в которых сейчас было все — покой, утешение и обещание бесконечного сча­стья, я, знавший Лорну с самого детства, взглянул на нее как бы впервые.

И вдруг...

Короткий звук выстрела прогремел под сводами церкви, и когда я склонился над Лорной для жениховского поце­луя, она вздрогнула и стала медленно оседать передо мной. Кровь ее заалела на желтом древе алтаря... Лорна лежала у моих ног и, с обожанием глядя на меня, хотела что-то сказать, но уста уже не слушались ее. Я поднял Лорну и позвал ее по имени, но все было напрасно. Лишь яркая кровь, по-прежнему вытекавшая из ее раны, пока­зывала, что жизнь еще не совсем покинула ее. Последним усилием Лорна обвила мне шею руками, но я чувствовал, что это непрочное объятие с каждым разом становится все слабее и слабее. Затем Лорна издала долгий вздох на моей груди, говоря жизни последнее прости, и мертвящий холод стал постепенно вступать в свои права. Я переложил Лор­ну на руки матушки и, заклиная собравшихся не оскорб­лять шумом последних мгновений Лорны на этой земле, выбежал из церкви, пылая мщением.