Дмитрий Нагишкин - Тихая бухта

Пограничник и Колька использовали фанзу как прикрытие и из-за нее открыли стрельбу по спиртоносам. Те отвечали несколькими выстрелами, но с большой выдержкой. Федя Речкин закричал:

— Бросай оружие! Не стреляй — нас много. Убьем ненароком… Все равно бежать вам некуда — кругом стрелки!

За сугробом молчали.

— Я вам добра хочу! — громко сказал Речкин. — В сельсовет отведем, штраф заплатите…

Из-за сугроба отозвались.

— Капитана, наша не хунхуза! Наши люди — мала-мала купеза… Стреляй не надо, капитана, а?

Речкин ответил:

— Ладно, моя стреляй нету. Один ваша люди сюда ходи!

Из-за сугроба поднялся один и направился к фанзе. На полпути пограничник окликнул его:

— Эй, дальше ходи нету!

Он приказал ему положить ружье и отойти в сторону.

Спиртоносы послушно выполняли все приказания пограничника.

Через пять минут все четверо стояли с поднятыми руками на некотором расстоянии друг от друга. Речкин обернулся к Кольке-китайцу:

— Ты тут постой. Если какой худо есть — твоя стреляй, не жалей. Моя ходи обыскать.

Пограничник подошел к спиртоносам. Обыскав первого, он направился к следующему. Слышен был скрип его шагов и бормотанье:

— Так… так… чисто… Теперь тут пошарим… Ага!

И он отбросил в сторону какой-то черный предмет.

Третьего Речкин обыскивал недолго и направился к последнему. Тот стоял на лыжах. Едва пограничник подошел к нему, спиртонос что-то выхватил из-под полы и наотмашь ударил Речкина. Федя повалился в снег. Китайцы встрепенулись и опустили руки. Колька угрожающе прикрикнул на них и подкрепил свои слова выстрелом. Савелий Петрович, глядя на него, сделал то же. Спиртоносы снова вскинули руки.

Савелька стоял дальше всех и не сразу понял, что произошло. Сначала ему показалось, что бежит Речкин. Но перед ним вдруг выросла чужая фигура. В тот же момент над головой прогремел выстрел, в глаза ударило ослепительное пламя. Человек вихрем промелькнул мимо ороча, сбил его с ног и ударил чем-то по затылку. «Уйдет!» — с отчаянием подумал тот и вскочил:

— Стой!

Бисанка наугад пальнул несколько раз и пустился вдогонку. Человек на лыжах скользил по насту с недюжинной силой и скоростью. Ноги Савельки пробивали наст и увязали в снегу. Скоро он провалился по пояс в какую-то яму.

Когда он выбрался из нее, беглеца уже не было видно — он точно растворился в темноте. Погоня была бесполезной. Бисанка вернулся.

Не прошел он и пятидесяти шагов, как увидел двигавшуюся навстречу процессию. Впереди понуро шагали арестованные, по бокам с винтовками наперевес шли Колька-китаец и Савелий Петрович. Пограничник Речкин замыкал шествие. Ороч подскочил к пограничнику:

— Моя думай, спиртонос тебя убил!

— Что ты, милый! Меня рано убивать, я на твоей свадьбе еще не плясал, — шутливо ответил ему пограничник.

Ребятам так и не удалось догнать участников «битвы у фанзы», как окрестил это происшествие Димка. Несмотря на то, что они шли очень быстро, они опоздали: спиртоносов уже посадили под замок.

А Савелий Петрович был уже дома и совсем по-домашнему, босой, расстегнувшись, пил чай. Шурка рассказал отцу, чем окончилась их охота. А Савелий Петрович рассказал о своих приключениях, как Федя Речкин поймал спиртоносов. Ребята слушали с открытыми ртами. И они жалели только о том, что один из спиртоносов удрал и что так и не удалось узнать, кто это.

И Савелий Петрович тоже жалел об этом.

Еще не раз на спиртоносов устраивались облавы. Теперь Федя Речкин не участвовал в них. Но Мойжес нашел среди жителей поселка немало добровольцев, которые охотно помогали Савелию Петровичу. По каким тропам ни ходили спиртоносы, их ждала засада. Как узнавал Мойжес, где думают спиртоносы пройти, оставалось его тайной, но они всегда попадали в его руки. Это показалось им невыгодным, и их путешествия в Тихую прекратились.

У Савелия Петровича было теперь работы по горло. Чуть не каждый день он пропадал на делянах с утра до ночи.

На участках появились черные и красные доски. Первое время на черной доске было записано так много фамилий бракоделов и прогульщиков, что доска побелела.

Перелом совершался незаметно, но неуклонно. На черной доске оставалось все меньше фамилий. Появились записи на красной доске. Настал, наконец, день, когда черная доска опустела.

Мойжесу пришлось применить и другие меры к некоторым особенно упорным бездельникам. Диюка, у которого на делянке работали хуже других и больше пьянствовали и дрались, начальник несколько раз вызывал к себе на заставу и вёл с ним разговор.