Борис Левин - По затерянным следам

— Мы тогда и без тебя пойдем, — сказал Генкин друг Коля Щеголь…

Почти каждый день Генка бывал в цирке. Проходил он прямо к медвежонку. Миша сразу же узнавал его, подбегал к краю клетки и, высунув морду, тянулся к нему.

— Миша! Стойку! — кричал Генка и делал несколько шагов вдоль клетки. Переваливаясь с ноги на ногу, медвежонок шел за ним, поворачивая чуть-чуть набок голову, и глаза его, маленькие, хитрые, светились, как два уголька. Генка радостно смеялся и угощал «артиста» конфетами и пряниками…

Мальчик заметил: как только появлялся Крысюков, Миша забивался в дальний угол клетки и не выходил оттуда, пока «бочонок», — так Генка назвал Крысюкова, — не уходил. Однажды медвежонок не отошел, и «бочонок» ударил его палкой по лапе. Генка искал в это время конфеты в сумке и видел только мелькнувшую палку и слышал жалобный рев зверя. В первое мгновение мальчик не понял, что произошло, но когда палка поднялась еще раз, он схватил Крысюкова за руку.

— Не надо! — вскричал Генка и встретился со взглядом Крысюкова, полным холодного любопытства.

— Почему? Тебе жалко?

— Не надо! — упрямо повторил Генка и с такой силой потянул к себе палку, что Крысюков выпустил ее.

— Да ты сильный… ну, ладно, отдай.

Крысюков не уходил. Несколько смущенный, он хотел, видимо, объяснить свой поступок.

— Ты еще мал, товарищ Геннадий из 6 «А». Вырастешь, тогда узнаешь — зверя палкой учат… Если бы не я, они бы уже давно твоего дядю Гришу разнесли…

Сказав это, Крысюков спохватился: зачем открывать душу перед каким-то мальчишкой? Он ведь не поймет, а услышанное переврет… Разве кто-нибудь сумеет оценить старания Крысюкова? Никто. А ведь он мечтал стать таким же, как Григорий Захарович Зубов. Но не хватало терпения, не нашлось смелости. Да, именно, смелости. При одном виде страшной раскрытой пасти, зеленых глаз тигра Крысюкова вгоняло в холодный пот. Он остался только надсмотрщиком, даже не помощником укротителя…

— Понял меня, мальчик?

— Н-нет, — неуверенно ответил Генка. Задумчиво смотрел он на Крысюкова, плотно сомкнув пухлые кубы.

— И нечего понимать. — Крысюков, махнув рукой, ушел.

По дороге домой Генка рассказал обо всем этом дяде Грише.

— Ерунда… — ответил дядя Гриша. И помолчав, почти весело добавил: — В жизни еще встречаются такие, да что нам? Тигров укрощаем, а Крысюкова не сумеем?.. Справимся… Как ты думаешь?

Мальчик кивнул в знак согласия. Он всё время забегал вперед, чтобы лучше слышать дядю Гришу.

Генка так увлекся цирком, что несколько раз подряд не подготовил уроков. Один раз его не спросили, второй раз он с трудом ответил физику на тройку, а сегодня учитель географии Петр Никодимович поставил ему двойку.

— Что ж, цирк — дело занятное, — едко сказал Петр Никодимович. — Только и географию знать не мешает, иначе, брат, далеко не уедешь…

Генка виновато опустил голову. В дневнике впервые в учебном году появилась двойка и — что обиднее всего — за месяц до окончания года…

Домой он решил прийти попозже, смутно надеясь, что мать уйдет куда-нибудь по делам и всё как-нибудь обойдется. Но вышло так, что и мать и отец были дома. Отец уже переоделся в чистую рубаху, как обычно после работы, и теперь сидел у стола, застланного поверх клеенки белой скатертью. Мать была на кухне.

Вскоре пришел и дядя Гриша.

Генка вышел на крыльцо. Может быть, о нем забудут, пообедают без него, он поест позже. Но, как нарочно, дядя Гриша начал рассказывать о генкиных успехах в цирке, и мальчику через раскрытое окно всё было слышно.

— Терпение у него завидное, — слышалось в столовой. — В его годы — это удивительно. Вы знаете, медведь по его приказанию делает стойки… Удивительно!

— Он и в школе не последний. Видели его дневник? Генка, — позвал отец, — иди-ка сюда, сынок. Где ты там?

— Здесь я…

И вот Генка у стола. Лицо у него — смуглое, загорелое, как у отца-литейщика. Глаза опущены. Мелкие росинки пота блестят на подбородке. Отец, невольно любуясь сыном, попросил показать ему табель. Генка не двинулся с места.

— Ну, что ж ты?

— У меня двойка сегодня. — Генка залился краской; покраснели не только пухловатые щеки, но и подбородок, шея, чуть оттопыренные уши. Особенно стыдно перед дядей Гришей, которому он дал слово учить уроки и, выходит, не выдержал.

— По какому предмету двойка? — спросила мать, появляясь в комнате. Рукава у нее подвернуты по локти, белые полные руки — крепкие, от них не увернешься.