Нил Шустерман - Очертя голову

— Это… машины? — удивился Квин.

Я кивнул:

— Да не просто машины, а «пинто». Все до единой.

Повсюду, докуда хватало глаза, парили автомобили, и сквозь их гущу ничего нельзя было разглядеть.

— Насколько сильно нужно толкнуть «пинто», чтобы она взорвалась? — спросил брат.

— Спорю на что угодно, здесь хватит и легкого прикосновения. И наверняка единственный выход на той стороне. — Я оглядел минное поле и обернулся к Квину: — Что бы ты сделал?

— Я бы попытался пролететь между ними.

— А я бы облетел их сбоку. — Ни одна стратегия не сработала бы. Для первого я недостаточно крутой пилот, второе — слишком долго. Так что я глубоко вздохнул и выбрал третий путь. — Опусти щит.

— Как это? Мы же ничего не увидим!

— Вот именно!

— Что ты задумал? Лететь на ощупь?

— Типа того.

— Я могу на тебя положиться?

— Вряд ли.

Но он послушался и опустил щит, когда мы подлетели к полю.

— Не думал, что ты самоубийца, — заметил он.

— Я собираюсь выжить.

Я уже достаточно хорошо изучил эти миры, чтобы понять, что их сила зависит от нашей слабости. Парк рылся в желаниях, страхах, привычках и решениях. Минное поле идеально подходило для того, чтобы убить нас с Квином, если мы будем вести себя, как нам свойственно. Большая часть моей жизни прошла в строгих рамках. Большая часть жизни брата — сплошное безумие. Сейчас же нам требовалась направленная вспышка контролируемого безумия.

Я разогнался, снял руку с пульта управления и пустил корабль вслепую через минное поле.

Мы врезались в первую машину, она оставила в нашем корпусе вмятину и взорвалась, но мы летели так быстро, что взрыв прогремел уже сзади. Еще одна ударила нас снизу, так что я подпрыгнул на сиденье, но взорвалась она все-таки за нашим хвостом.

Удар за ударом, взрыв за взрывом. Дым из горящих двигателей заполнял кабину.

— Корабль долго не протянет, — заметил Квин.

— Ему и не нужно. Осталось несколько секунд.

Еще одна мина взорвалась прямо у нашего левого бока, но корпус не развалился. Я зажмурился, ожидая следующего взрыва, который точно нас прикончит.

Его не было. И ни одного удара. Только трещало пламя в задней части кабины и плавился механизм.

Брат поглядел на меня и поднял щит. Тот с трудом открылся, и перед нами предстало новое зрелище. Мы оставили позади весь мусор. Впереди медленно вращалась спираль из звезд. Ничего красивее я не видел.

— Это что, галактика? — спросил Квин.

Я улыбнулся:

— По-моему, похоже на турникет.

От двигателей ничего не осталось, корабль догорал, но космический турникет уже засасывал нас в самую середку. Ускорение вдавило меня в спинку кресла.

Тут я сделал то, чего никогда не делал: поднял руки в воздух, как на самой безбашенной американской горке в мире. Я поглядел на брата и ухмыльнулся. Он кивнул и тоже поднял руки. Мы промчались сквозь вращающийся турникет, вместе наслаждаясь скоростью и совершенно забыв об испытании.

Думаю, именно в этот момент я по-настоящему обрел брата.

Мы затормозили на пустыре под мертвым черным небом и выбрались из капсулы. Она потеряла всякое сходство с кораблем — просто кабинка с карусели, побитая и скособоченная, но почти такая же, как в самом начале. Неровную землю покрыли полосы стелющегося тумана, а в воздухе витал затхлый, едкий запах, как у выброшенного на помойку холодильника.

— Что это за место? — спросил Квин.

Из земли десятками торчали прутья, увешанные табличками. «Одностороннее движение». «Не входить». «Стоп». «Уступите дорогу». «Поворот запрещен». Все они смотрели в разные стороны, как будто стояли просто так, сами не зная, кому и что указывать.

В небесах висел бледный циферблат, похожий на безжизненное лицо, которое можно разглядеть на луне. Часы показывали шесть утра, но, присмотревшись, я увидел, что до шести осталось еще двенадцать секунд. Я молча наблюдал, как они проходят.

Мы прошли все семь испытаний в срок.

А где же выход?

— Кассандра! — воззвал я к черному небу. — Я справился, Кассандра! По твоим собственным правилам, я свободен! — Никакого ответа. — Ты должна меня выпустить!

Тут она появилась из тумана и принялась продираться сквозь лес указателей. Наша гонка явно не пошла девушке на пользу. Ее волосы больше не отливали медью, они поседели почти добела. Лицо побледнело и выглядело усталым, как у преждевременно постаревшей женщины. Ее шелковое платье, казалось, поела моль, а его цвет напоминал набивного медведя, с которого все началось: как будто кто-то не очень удачно смешал все краски.