Томаш Пациньский - Линия огня

Водила наконец-то справился с завязками пуленепробиваемого жилета.

- Есть… - оскорбленно протянул он. – Пан капитан…

Поручик остолбенел. Он как раз собирался начать наводить порядки, блеснуть казарменным трехэтажным матом. Заставить этих швейков на пузе поползать, чтобы ума набрались. Но сейчас ему осталось лишь со свистом выпустить воздух, который уже набрал в грудь.

Небрежно опиравшийся о борт автомобиля солдат был офицером. К тому же – старшим по званию. Тот же дружески усмехнулся:

- Добро пожаловать в зону, пан поручик.

В кабине тойоты было тесно. Водитель сам был здоровенным мужиком, да и капитан Борейко – не дохляком. В кабину он втиснулся вслед за поручиком, который сидел теперь в средине, держа на коленях свой вещмешок уставного цвета хаки. Он старался держаться подальше от рычага смены скоростей, что не всегда удавалось. Тогда управлявший машиной капрал чего-то злобно ворчал себе под нос, настолько громко, что его было слышно сквозь рык двигателя с прогоревшим глушителем. И с настолько выразительной миной, что не было никаких сомнений – никакие это не комплименты. При этом от него исходил интенсивный запах пота.

Ручной пулемет на корпусе вездехода остался без обслуживания. Когда машина мчала по узким улочкам Карбалы, он болтался туда-сюда, свисающая патронная лента позванивала о металл.

С момента выезда никто не проронил ни слова. Поручик с любопытством глядел по сторонам, только сидел он не в слишком способствующем этому положении, а единственный работающий дворник протер на лобовом стекле всего лишь небольшой полукруг в желтой пыли. Все, что он сумел заметить, это запыленные пальмы, парочку мрачных туземцев, внешность которых и так была ему прекрасно знакома по телевизору. И еще кое-что – останки разбитого хамви [24], от которых все еще шел дым. Поручик даже высунулся, пытаясь увидеть хоть что-то большее. Не успел, они ехали слишком быстро.

- Спокойно, - заметил Борейко с иронией, заметив гримасу на лице недавно прибывшего. – еще наглядитесь, ничего особенного.

Ему приходилось говорить громко, чтобы его слова можно было слышать сквозь рев двигателя и скрежет деталей.

- В третью роту? На место Михаляка?

Поручик выкручивал шею, чтобы увидеть хоть что-нибудь еще через маленькое окошко в задней части кабины. Только ничего не было видно, если не считать клубящейся за вездеходом пыли.

- Что? – спросил он наконец, когда уже повернул голову. – Нет, не знаю, на месте следовало узнать…

Он старательно затягивал завязки своего вещмешка. Казалось, эта деятельность поглотила его полностью.

Тойота резко затормозила. Поручик полетел вперед, на панель управления машиной. Туго набитый мешок сваллся на пол.

Двигатель закашлялся и заглох. Водитель выглянул в окно, тут же прозвучали сложносвязанные маты. Борейко пожал плечами. Одной рукой он держался за рукоятку над дверью. Между колен у него торчал ствол калашникова, опирающегося прикладом о пол.

- Держаться надо, - поучил он молодого с издевательской усмешкой. – В противном случае коллега морду разобьет.

Босоногий, смуглый пацан сгонял с дороги худющего ослика. Ему были безразличны ругательства, выплевываемые в его адрес водителем-неряхой. В ответ он лишь скалил в усмешке белые зубы.

- И за что я, по-вашему, должен держаться? – буркнул поручик, уже справившись с мешком. Борейко кивнул.

- Ну да, тут ты прав. – Он пригляделся. – Коллега Карпинский, - наконец-то он прочитал надпись на нашивке. До того ему даже как-то и не хотелось.

Поручик деланно улыбнулся.

- Анджей, - сказал он. – Мы же вместе служить будем, так зачем же эти церемонии.

- Щетинистый капитан вновь лишь пожал плечами.

- Можешь обращаться ко мне "Борейко".

Капрал чуть ли не до половины высунулся в боковое окошко и продолжал поливать сопляка. Пацан стоял в паре шагов и радостно скалил зубы. Ослик наконец-то решил уступить дорогу тойоте.

- Да хватит уже, капрал, - буркнул наконец-то Борейко.

Ноль на массу.

- Это он выговориться должен, - плюнув на все, пояснил капитан. – Сукин сын ужасный, но водила классный.

Карпинскому показалось, что капитан снова над ним подтрунивает. Все это ему никак не нравилось: явное отсутствие дисциплины, видимая на каждом шагу распоясанность. И что-то от этого неодобрения отразилось в его взгляде.

Борейко внимательно приглядывался к поручику.

- Ты жить любишь? – спросил он неожиданно.

- Чего?

- Ну, жить. Долго и счастливо. – Глаза офицера, набежавшие кровью от длительного пребывания на солнце, злобно прищурились. – А потом еще и вернуться на своих ногах, а не в алюминиевой банке?