Тудора Аргези - Лирика

Моя вина, верней, моя беда,
Что рвался я к запретному всегда,
Тянулся алчно к недоступным благам.
Прикрытый черной полночью, как флагом,
В мечтах, во сне, со сжатым кулаком
Входил я в город, крадучись, тайком,
И грабил там с жестоким наслажденьем.
По молчаливым мраморным ступеням
Упруго и легко скользил мой шаг,
А полночь, раздувая звездный флаг,
Разбойные деянья прикрывала
И усыпляла стражу, что стояла,
На копья опираясь, за углом…
Когда ж с добычей мчался я верхом,
То похищал в придачу торопливо
И женщину с каштановою гривой,
Таящую под шорохом шелков
Тугие ежевичины сосков.
Нет, никогда, — теперь ли, в детстве ль
праздном,—
Доступное не жгло меня соблазном.
Мой вкус, мой ум, весь мой духовный склад
Их пропитал насквозь бунтарства яд.
На скалах сплю я, льдом обогреваюсь,
В слепую темень факелом врываюсь,
Оковы рву, тревожа лязгом ночь,
И ржавые замки сшибаю прочь.
На высоте, беря за сопкой сопку,
Ищу отвесней склон, труднее тропку
И на пути к опасной крутизне
Тащу с собой всю гору на спине.
Но настоящий грех мой, всемогущий,
Куда непоправимей предыдущих!
В жестокой страсти — все ниспровергать —
Я руку на тебя дерзнул поднять.
Задумав разорить твою обитель,
Чуть было власть твою я не похитил,—
И вдруг, уже стрелой тебе грозя,
Услышал, как сказал ты мне: «Нельзя!»

Вкралась песней в меня ты однажды, когда
Сердце наглухо запертым зимних окном
Распахнулось от ветра и хлынул туда
Теплый голос твой вслед за ликующим днем,
Запустение смыв без следа.

В дом вошел этот голос, заполнив любой уголок,
В каждом ящике, в каждом чулане звуча.
Заскрипели засовы. Вот сорван последний крючок,
Вот последний замок отворен без ключа,—
И стоит монастырь мой — открытый ветрам коробок.

Может быть, не стряслось бы такого,—
как знать? —
Если б палец твой, клавиш касаясь в тиши,
Не попробовал вешних дроздов отыскать
И, тревожа заглохшие струны души,
Не заставил их вновь зазвучать.

И тогда с диким грохотом в замкнутый круг бытия
Ворвалась благотворная буря, а с ней заодно
Небеса, и леса, и озера, где рыбы полно,—
И увидел, растерянный, я,
Как былинкой подкошенной рушится крепость моя.

Отчего ты запела? Отчего я тебя услыхал?
Неразрывно слились мы с тобой в вышине,
Как два облака белых над серыми гребнями скал.
Шел я сверху к тебе, ты с земли поднималась ко мне,
Ты из жизни пришла, я из мертвых тогда воскресал.

Разрезая тишину,
Листья красные взметая,
Петухи и попугаи
Мчатся стаей в вышину.

Бьет воды холодный кнут
Прямо в солнце из фонтана,
Золотистые фазаны
Распластались там и тут.

В синеве, из края в край,
Облака плывут спокойно,
И земля под хвоей знойной
Млеет, словно каравай.

Вместе с осенью хмельной
Пляшет в нас шальное пламя.
Губы милой черенками
Льнут к душе моей больной.

И, усевшись на скамью,
В тени прошлого влюбленный,
Пан наигрывает сонно
Песню лживую свою.

Как страшно одинок я, боже мой,—
Блуждающее дерево в пустыне,
С колючей, непокладистой листвой,
С плодами горше терна и полыни!

Как тяготит безмолвье! Хоть бы звук!
Хотя бы птица на стезе безлюдной
Защебетала, засновала вдруг
В тени моей безрадостной и скудной!

Обрывки ласки: песенки дрозда,
Гам воробьиной стаи на рассвете…
О, если б слышать их хоть иногда,
Как слышат все, живущие на свете!

Увы, мой сок с нектаром несравним,
А завязь не имеет аромата,
И гусеницы мягкие, как дым,
В извилины коры моей не вмяты.

Гигантский канделябр, соцветья звезд
Затепливший для твоего застолья,
Стою я здесь, как пограничный пост,
Служу тебе, о господи, доколе?

Иль, думаешь, довольно мне того,
Что я цвету безгрешными огнями,
Под гнетом приказанья твоего
Вгрызаясь в недра цепкими корнями?

Тружусь и маюсь, кинутый тобой,
Кровоточа, от мук изнемогая…
Когда ж хоть знак подашь ты, боже мой,
Когда пришлешь посланника из рая,